Босяки за забором. Уникальность появления этой школы в молодой республике заключалась в том, что в условиях смены режима и Гражданской войны система общественного призрения и тем более детского образования еще не сложилась. По данным исследователей, всего в России в 1920 году, по приблизительным подсчетам, скитались около 4,2 млн подростков. Только в Петрограде, по информации отдела социально-правовой охраны несовершеннолетних Главсоцвоса Наркомата просвещения РСФСР, в детских домах и приютах находилось около 3 тыс. ребятишек различного возраста и из различных социальных слоев.

Отдельной строкой шла категория «морально-дефективных» детей: юных воров, налетчиков, мошенников, бродяг, проституток. Таковых в городе трех революций насчитывалось на 1920 год 662 мальчика и 272 девочки.

Что с ними делать, никто не знал, готовых схем не существовало. Поэтому ситуация диктовала необходимость создания отдельных воспитательно-образовательных учреждений под государственным патронажем для подобных сложных подростков.

Тогдашние профильные ученые (Станислав Шацкий, Антон Макаренко) предлагали возвращать недорослей в общественную жизнь через школы-коммуны и трудовые колонии, где те должны были «перековываться» и «перевоспитываться». В таких коммунах вводилось понятие опережающего воспитания нового человека, человека будущего. Подобное воспитание культивировало способность к самореализации через преобразование.

Альтернативой «опережающему воспитанию» являлся принцип «свободного воспитания», сформулированный на рубеже веков в работах Константина Ушинского и Константина Вентцеля. Главная идея сторонников «свободного воспитания» заключалась в полном отрицании необходимости дисциплины как системы ограничений и регламентации жизни и поведения ребенка. В новом понимании основу воспитания и учения ребенка составляло стремление к самостоятельности, свободе, творчеству, которые со временем сформировали бы у него навыки самодисциплины.

Одним из последователей этого течения был молодой педагог Виктор Сорока-Росинский, выведенный в повести «Республика ШКИД» почти под своим именем — как Виктор Николаевич Сорокин. Или, как его сходу окрестили обожавшие сокращать имена и названия воспитанники ШКИД, Викниксор.


Дом для дефективных. В сентябре 1920 года Петросовет выделил под так называемую школу для дефективных подростков, или, официально, 1-ю школу социально-индивидуального воспитания им. Ф. М. Достоевского (ШКИД), большое старое здание бывшего коммерческого училища для мальчиков на Петергофском проспекте, 19. Сам Викниксор вспоминал: «Сорок лет тому назад, в сентябре 1920 года, в дом №… по Петергофскому проспекту… прибыло семеро мальчиков для продолжения своего образования, и таким образом родилось новое учебное заведение, нареченное Петроградским отделом народного образования очень пышным наименованием — Школа социально-индивидуального воспитания имени Достоевского для трудновоспитуемых.

Шефом школы была всесильная глава Главсоцвоса Злата Лилина, любовница «революционного диктатора» Петрограда Григория Зиновьева. Именно она пробила для ШКИДы престижное здание и поставила во главе его Сороку-Росинского, с которым познакомилась в 1918 году в Педагогическом институте социального воспитания нормального и дефективного ребенка.

Предполагалось, что это будет интернат 1-2-й ступени, главным требованием которого, по мысли Лилиной, являлось воспитание детей в «советском духе, чтобы они приучались к труду, не убегали бы из детских домов и могли бы закончить тогдашнюю начальную школу…». Хотя сам Сорока-Росинский не скрывал, что ШКИД — школа «тюремного типа». Фактически — для малолетних преступников.

Его сын Константин, также воспитывавшийся в ШКИДе€ (именно так, с ударением на последнюю гласную — ШКИДа€, именовали школу сами ребята), вспоминал, что сначала она представляла самое жалкое зрелище: «Облупленное здание унылого желтого цвета, сырое и неприветливое; маленький дворик, заваленный сырыми дровами; предписанный режим полной изоляции от окружающего мира». Не было оборудовано и какой-либо детской площадки или гимнастического зала для детей. Зато от училища в наследство осталась достаточно богатая библиотека. Кроме учебных классов, была обустроена и бытовая инфраструктура — спальные комнаты и мастерские. На момент открытия школы сумели отыскать лишь четверых учителей, с которыми Викниксор работал еще в Путиловском училище в 1918-1920 годах: немецкого языка — Эллу Люминарскую (Эланлюм), гимнастики — Константина Меденникова (Косталмед), истории — Александра Попова (Алникпоп), Марию Семенову. Еще две вакансии были отданы воспитателям — бывшим студентам Викниксора. К школе был прикреплен не просто врач-педиатр, а психиатр А. В. Тарле. Кто-то из них должен был круглосуточно находиться в школе, первый набор которой состоял из семерых мальчиков, отобранных лично Викниксором. Детей поставлял приемный пункт на Миллионной улице, собиравший беспризорников со всего Московско-Нарвского района Петрограда.

Состав первых поселенцев ШКИДы был чрезвычайно пестрый. К примеру, юный вор Алексей Еремеев, будущий автор культовой повести писатель Леонид Пантелеев (в «Республике» — Ленька), являлся сыном казачьего хорунжего, погибшего на стороне белых в Гражданской войне. Его соавтор Григорий Белых (Янкель) — вор-беспризорник из семьи рабочих. Карл-Мария Вольфрам фон Оффенбах (Купа Купыч Гениальный) — из остзейских баронов. Георгий Ионин (Японец) — из крестьян и др. К концу 1920 года в ШКИДе числилось уже до 60 ребят различных возрастов. Предполагалось, что помимо обучения они будут отправляться на производственную практику — в типографии, пищетрест, на шефский пивзавод Петрограда. Само руководство ШКИДы постоянно искало шефов для обеспечения школы дровами, питанием, одеждой.

Как писала газета «Красная Москва» в 1920 году, все дети, попадавшие в школу им. Ф. М. Достоевского, обозначались понятием «морально-дефективные». Выделялись три основные ступени степени дефективности. К первой были отнесены дети «испорченные», но которые могли еще исправиться. На второй ступени находились дети, ранее уличенные в общественно опасных деяниях. К третьей же группе относились «закоренелые преступники», совсем не подлежавшие исправлению. Таким образом, неудивительно, что в одной школе оказались как подростки, которые в силу особых условий послереволюционных лет не имели возможности нормального развития и воспитания, так и дети, которые могли попасть в исправительные детские учреждения за преступные деяния.

«Те ребята, которых направляли в школу имени Достоевского, были прошедшими сквозь огонь и воду, закаленными телом и духом людьми, — подчеркивал Викниксор спустя 40 лет в своих воспоминаниях. — Но они были в то же время и детьми, глубоко изувеченными непосильными для их возраста переживаниями. Травмирована была у них и нервная система. Все в них — и психика, и нервы, и вся жизненная установка — требовало даже не ремонта, а полной перестройки. А для этого одинаково не годились ни филантропия сиротских приютов, ни решетки колоний для малолетних преступников. Нельзя было искать помощи и у педагогики Запада: там не было ни Октября, ни беспризорщины. Оставалось одно: самим найти надлежащие пути».

Как писал Самуил Маршак, редактировавший первый вариант повести «Республика ШКИД», «многие воспитатели оказывались, несмотря на свой зрелый возраст, наивными младенцами, очутившись лицом к лицу с этими прожженными, видавшими виды ребятами. Острым, наметанным глазом шкидцы сразу же находили у педагога слабые стороны и в конце концов выживали его или подчиняли своей воле. На ребят не действовали ни грозные окрики, ни наказания. Еще рискованнее были попытки заигрывать с ними. Сам того не замечая, педагог, подлаживавшийся к ребятам, становился у них посмешищем или невольным сообщником и должен был терпеливо сносить не только издевательства, но подчас и побои».

«Тюремная» составляющая ШКИДы выражалась в наличии собственного карцера, куда не имеющие опыта педагоги запросто могли упрятать на время расшалившихся и приворовывавших голодных подопечных. Смышленые, прошедшие прекрасную школу улицы подростки называли педагогов «халдеями» — так на привычном им воровском сленге именовались слуги, холопы и домашняя челядь.


Антихалдейское восстание. Недостаток опыта у педагогов и применение крутых мер к воспитанникам из-за повального воровства и увольнения одного из учителей спровоцировало бузу — бунт шкидовцев против халдеев. Все было, как в классическом восстании: баррикады, провокации, поджоги, засады, подкладывание горячих углей под учительское кресло и пр. В ШКИДе даже объявили о своеобразном суверенитете с избранием собственного президента — Купа Купыча. Викниксор пошел на неслыханное — частично принял условия бузотеров и предоставил им некоторые элементы самоуправления, чего не знали в тогдашней России, тем более советской. «Республика ШКИД» получила собственный гимн, «правительство» и даже инструменты воздействия: остракизм, возможность изгонять из своей среды пойманных с поличным воров. Вопрос о том, кого подвергнуть остракизму, поставили на закрытое голосование.

Еще так недавно все шкидцы были связаны круговой порукой, нерушимым блатным законом: «Своих не выдавать!». Но, предлагая новую крутую меру, Викниксор чувствовал, что лед тронулся — ШКИДа уже не та, на нее можно положиться. Как писал Маршак, и в самом деле, только меньшинство голосовавших возвратило листки незаполненными. А большинство ребят нашло в себе мужество назвать имена коноводов, которые всего лишь за несколько дней до того задавали в ШКИДе буйные и щедрые пиры и катали босоногую компанию по городу в легковом автомобиле.

Этот товарищеский суд был, в сущности, крупнейшей победой Викниксора в борьбе со шкидской анархией и воровством. Нанесен был решительный удар круговой поруке, развенчана бандитская удаль. Восстание высвободило творческие и креативные силы шкидовцев, которые только и ждали, когда им позволят реализовать свои фантазии и мечты.

Викниксор хорошо понимал натуру своих питомцев, их склонность ко всему острому, необычному, яркому. Поэтому-то он и старался изо всех сил увлечь их все новыми и новыми оригинальными и причудливыми затеями. Ребята на первых порах относились к ним довольно насмешливо, но понемногу втягивались в изобретенную Викниксором своеобразную педагогическую игру.

Так были придуманы школьная газета, затем герб и гимн школы, потом самоуправление — «республика». Идеи настолько пришлись по душе воспитанникам, что вскоре чуть ли не каждый из них начал издавать свою газету. За короткий срок их вышло сразу несколько десятков, что побудило, к примеру, Белых и Еремеева взяться за перо и стать впоследствии популярными писателями.

В день воспитанники посещали 10-12 уроков, а вечером шли в производственные мастерские, творческие кружки. Летом учебная программа несколько изменялась. Количество уроков снижалось до 6-7. Но принцип преподавания изменялся, позволяя воспитанникам проявлять инициативу: «Педагоги лишь инструкторы, не более. Никаких лекций, никаких уроков, пусть учащиеся сами читают доклады и ведут беседы».

Викниксор, признав, что старая система наказаний оказалась неэффективной, инициировал внедрение среди воспитанников соревнований. Для воспитания самостоятельности и ответственности было предложено разделить учеников по пяти разрядам, которые присваивались коллективно или индивидуально в зависимости от числа проступков. Контроль и разделение осуществлялись с помощью общественного дневника-кондуита — «Летописи». Подобная мера была взята из системы дореволюционного воспитания и была порой излишне сурова по отношению к воспитанникам. Для того чтобы подняться из последнего разряда в первый, ученику требовалось никак не меньше нескольких месяцев, что означало практически полное лишение свободного времени, прогулок и выходных.

Многочисленные проверяющие ШКИДы оставляли противоречивые оценки методов ее руководства. Петроградское губоно называли результаты проверок «отличными», а будущий гуру педагогики и конкурент Викниксора Антон Макаренко и легендарная Надежда Крупская, напротив, считали, что ШКИД — это «педагогическая неудача».

Однако результаты деятельности «школы для дефективных» говорят сами за себя. В течение нескольких лет начала 20-х годов свыше сотни петроградских ребят не окунулись с головой в голод и уголовщину, а получили нормальные условия жизни и приобрели человеческий облик. Среди бывших питомцев ШКИДы — литераторы, учителя, журналисты, директор издательства, агроном, офицеры Красной Армии, военный инженер, инженеры гражданские, шофер, продавец в магазине, типографский наборщик.

Бывший «дефективный» Япончик-Ионин окончил режиссерское отделение в Институте сценических искусств, работал помощником великого композитора Дмитрия Шостаковича. Пантелеев, Белых, Павел Ольховский стали писателями. Кобчик (Костя Финкельштейн) стал журналистом, выпустил книгу «Приключения мистера Флуста в торговом порту». Дзе (Жора Лагидзе) работал в Ленинградском конструкторском бюро. Куракин занимал крупный пост в одном из наркоматов. Мамочка (Костя Федотов) после ШКИДы трудился в типографии.

Всенародную славу «республика» получила даже не после издания повести «Республика ШКИД» Белых и Пантелеева в 1926 году, а после выхода фильма Геннадия Полоки в 1966 году. Картина мгновенно стала культовой и растащенной на цитаты. Но, увы, за шесть лет до этого Викниксор, уже совсем старый и полуослепший, угодил под трамвай и лишь немного не дожил до настоящего триумфа своего метода воспитания.

 |