Попытки наладить международные образовательные связи с разной степенью успеха предпринимались и ранее. Россия никогда не стеснялась учиться и перенимать современные и полезные знания.
«Служилые немчины». Первые образовательные контакты Руси с иноземным ученым миром были, скорее, спорадическими. При традиционной средневековой ксенофобии лишь изредка получалось вывезти из-за границы необходимые знания. Наиболее известны из этих контактов: поездки за рубеж черниговского игумена Даниила в Иерусалим в XII веке с его первыми сведениями о крестоносцах; служба русичей в «варяжской гвардии» византийских императоров с их навыками воинского искусства, привезенными на Русь; обучение первого русского богомаза Алипия Печерского, перенявшего в XI веке иконописные хитрости у ромеев. Но эти разовые акции ни в какую систему не вылились.
Во многом этому помешали политические катаклизмы на Руси, монголо-татарское нашествие и развал Византийской империи — колыбели религии, науки и культуры для Древнерусского государства. Не последнюю роль играла и религиозная нетерпимость православия к воинственному католицизму.
В то же время по мере восстановления суверенитета Руси и возвышения Московского великого княжества появилась необходимость в дипломатических контактах, а значит, в изучении иностранных языков. К тому же, в Москве оценили выгоду привлечения на Русь в качестве мастеров каменных дел и оружейного (пушечного и огнестрельного) искусства иноземцев (главным образом итальянцев — «фрязов»). Стало ясно, что нужно готовить и собственные кадры.
Князь Андрей Курбский в своих «Сказаниях князя Курбского» поведал о том, что вместе с князем Михаилом Лыковым по приказанию царя Ивана Грозного был убит его родственник «юноша зело прекрасный», который «послан был на науку за море, во Ерманию, и тамо навык добре Алеманскому языку и писанию; бо там пребывал, учась немало лет, и объездил всю землю Немецкую, и возвратился, был к нам во отечество, и по коликих летех смерти вкусил».
В XVI веке контакты с иноземцами значительно оживились. В Москве на постоянной основе обосновалось Английское подворье. Посланники Швеции, Польши, Ливонии, Священной Римской империи, Турции, Крыма, Персии были завсегдатаями Кремля. Расширились военные и торговые контакты. Государство богатело и торговало, нужда в толмачах, рудознатцах, зелейщиках, оружейниках, ученых была велика.
Новый прогрессивно мыслящий царь Борис Годунов усердно приглашал в Россию инженеров, врачей, военных «всякого звания людей». Военные из постоянно воюющей Европы нанимались охотно, но ученые не спешили.
В 1600 году в Германию от царя был послан «служилый немчин» Иоганн Крамер, который должен был уговорить профессоров и докторов разных наук, а особенно учителей европейских языков приехать в Россию. Саксонский наемник в Московии Конрад Буссов, написавший впоследствии книгу «Московская хроника», уверяет, что в 1600 году для личных царских нужд из Германии прибыли несколько докторов медицины и аптекарей. Ими были венгр Христофор Рейтлингер («очень сведущий был человек и хороший врач, кроме того, знал много языков»), Давид Фасмар и Генрих Шредер из Любека, Иоганн Хильшениус из Риги, Каспар Фидлер из Кенигсберга, а также студент-медик Эразм Венский из Праги.
Каждому из них было определено поместье с 30-40 крестьянами, годовое жалование 200 рублей, кормовой оклад в виде «пропитания для него и для всех его людей, шестьдесят возов дров, четыре бочки медов, четыре бочки пива, ежедневно полторы кварты водки и столько же уксуса, через день боковину шпика. В каждую трапезу от каждой подачи (это отменные яства) на царский стол три или четыре блюда таких, что здоровый парень едва мог донести одно; ежемесячно деньгами двенадцать рублей, что составляет 33 рейхсталера и 12 м. грошей, иногда 14 рублей, т. е. 36 рейхсталеров и 33 м. грошей для закупки свежих съестных припасов. Царь пожаловал каждому доктору пять хороших коней из своей конюшни, для которых ему ежемесячно отпускалось столько сена и соломы, что он вполне смог бы вдоволь прокормить этим семь лошадей; кроме того, каждый получил еще одного хорошего коня, чтобы летом каждое утро ездить верхом во дворец и в аптеку, одного коня особо для упряжки в сани зимой, затем двух лошадей для кареты жены, чтобы ездить ей на богослужение, затем одну рабочую лошадь — возить воду».
Борис Годунов науки почитал и специалистов ценил. Цель была благая — устроить учебное заведение в Московии, первый университет. Но, по утверждению историка Николая Карамзина, «сие важное намерение не исполнилось, как пишут, от сильных возражений духовенства, которое представило царю, что Россия благоденствует в мире единством закона и языка, что разность языков может произвести и разность в мыслях, опасную для церкви, и что во всяком случае неблагоразумно вверить учение юношества католикам и лютеранам».
Показательно, что в обучении были заинтересованы и сами иностранцы. Со своей стороны поляки предложили царю «свободно посылать в обе стороны для обучения юношей».
Историк Борис Кузнецов пишет: «В июне того же 1600 года из Москвы на родину были отпущены с «имянитым англинским гостем Иваном Ульяновым» (так в России называли известного английского торгового агента Джона Мерика) «францовский немчин Жан Паркент, лет в 18, да агличанин Ульянко Ульянов, лет в 15, робята молоди, а на Москве они учились русскому языку». Причем в сопроводительной грамоте Бориса Годунова строго указывалось, что «опричь их, иных немец и русских людей за море не пропускать никакого человека». Судя по косвенным указаниям в посольских бумагах, русскому языку в Москве обучались и другие иностранцы.
Тот же Карамзин заметил, что «в усердной любви к гражданскому образованию Борис превзошел всех древнейших венценосцев».
Молодые специалисты. Столкнувшись с противодействием церкви наплыву иностранцев, царь снарядил 18 московских молодых дворян «в Лондон, в Любек и во Францию учиться языкам иноземным» для последующей по возвращению службы в Посольском приказе. Часть недорослей отправились для тех же целей в Стокгольм.
30 июля 1602 года первые студиозусы из Архангельска отплыли в Англию на британском судне. В дорогу им дали сухарей, круп, толокна, мяса, 4 пуда семги, 4 ведра уксуса, 4 ведра вина и 10 ведер пива. В «Лундун» отправлялись дети боярские из дьяческих семей — четверо юношей: «Микифор Григорьев, сын Олферьев, да Сафон Михайлов, сын Кожухов, да Казарин Давыдов, да Фетька Костомаров для науки латынскому и аглинскому и иных разных немецких государств языков и грамот». За старшего у них был Микифор Григорьев. Они отдавались на попечение все тому же «англинскому немцу» Джону Мерику, который вывозил из России французского и английского студентов. Царь Борис сам представил Мерику русских юношей и просил лично королеву Елизавету I, с которой находился в переписке, чтобы им было позволено получить образование, но при этом сохранить свою веру. Мерик согласился взять на себя «заботу о их воспитании». Вместе с русскими студентами уезжали и оказавшиеся не нужными в Москве «обтекарь Рыцерь» и трое серебряных дел мастеров.
В Англии им для обучения были предложены лучшие университеты и колледжи — Оксфорд, Итон, Кембридж, Винчестер.
Лишь спустя год вслед за ними отправилась вторая группа в германский Любек. Предполагалось, что через несколько лет дипломатическая служба Московии получит целую когорту грамотных, подготовленных специалистов со знанием нескольких иностранных языков (включая необходимую тогда для общения с католическими эмиссарами латынь). Однако в России разыгралась Смута, умер Борис Годунов, и государство надолго забыло о «молодых специалистах».
«Будучи в науке, всему, для чего посланы, и изучены». Вспомнили о них в 1606 году, когда бургомистры Любека Конрад Гермерс и Иоганн Брамбах 9 сентября отправили письмо царю Василию Шуйскому о том, что русских «робят» они «поили и кормили и одежду на них клали и чинили им по… возможению все добро. А оне не послушливы и поучения не слушали, и ныне двои робят от нас побежали неведомо за што». Магистраты спрашивали, что теперь делать с «достальными тремя робятами», «ещо ли нам их у себя держати по прежнему или их к себе велите прислать».
Исследователь Сергей Зверев уточняет, что речь идет о студиозусах Иване Кучине и Дмитрии Миколаеве. Первый писал родным, что в 1603-1604 годах изучал в Любеке «Азбуку», «Часовник» и «Псалтырь», а также немецкий язык и латынь. Второй также хвастался в письмах родным своими успехами на ниве изучения иностранных языков. На заграничную жизнь никто из них не жаловался, но, видимо, в какой-то момент что-то пошло не так. Настолько, что единственным выходом для них стал побег подальше от гранита науки.
В свою очередь 11 декабря царь ответил любечанам, что из сбежавших в России никто не появлялся, требовал, чтобы их сыскивали и доучивали, «а будет те робята учнут проситца в наше государство, а они б их не выуча не отпущали». Судьба обоих беглых студиозусов была явно незавидной, ибо Миколаев прибыл в Москву лишь в 1609 году с разгромившим самозванца Лжедмитрия II корпусом воеводы Михаила Скопина-Шуйского, а Кучин — лишь намного позже окончания Смуты, в 1619 году.
Следы остальных обнаружились еще позже — после запроса Посольского приказа при первом царе династии Романовых Михаиле Федоровиче. Российские дипломаты искали своих недорослей, которые «будучи в науке, всему, для чего посланы, и изучены».
В Лондоне посол Алексей Зюзин и дьяк Алексей Витовтов разыскивали следы «робят». В наказе Посольского приказа им предписывалось, что если «королевские думные дьяки» станут говорить, что молодые люди сами не желают покинуть Англию, поскольку «извыкли всяким обычаям здешним», то «тому нечему верить», поскольку «нестаточное то дело, как им православныя веры отбыть и природного государства и государя своего и отцов и матерей своих и роду и племени забыть».
Эмиссарам пришлось провести целое расследование судьбы студиозусов. Удалось доподлинно выяснить, что Афонька Кожухов и Казаринко Давыдов отправились гостями «в дальние места, в Индию», Федька Костомаров «в Ирлянской земле от короля их секретарем», а Микифор Григорьев к тому времени пребывал в аглицкой столице. Этот был самым перспективным, так как окончил полный курс Кембриджа и стал магистром богословия (англиканским священником, о чем в Москве еще не знали). Зюзин поспешил увидеться с ним и переговорить, взяв обещание, что тот в ближайшее время вернется на родину.
Отъезжая, русское посольство имело обнадеживающее обещание Джона Мерика вернуть в Москву Костомарова и Григорьева. Тех же, что отправились в Индию, обещал разыскать и вернуть сам король Яков I. Естественно, все обещания остались пустым звуком.
Царское же правительство не успокаивалось. В Англию попеременно для розыска отправлялись миссии подъячего Ивана Грязева, Степана Волынцева и дьяка Марка Поздеева, стольника Исаака Погожева. Но результат оказался еще хуже. Наконец, выяснилось, что Микифор Григорьев, сын Олферьев «веры православныя отступил и, неведомо по какой прелести, в попы стал» и «молит Бога по их вере, что их, русских людей, вывезли будто от русские от темные веры в свою в англинскую в светлую землю и дали им знать в их вере правду. И аглинские де гости всяким своим аглинским людям или иноземцем рассказывают для прелести про тех русских людей». Толмач утверждал, что в личной беседе Микифор и вовсе «на православную веру говорит многую хулу», боится, как бы его не выдали, и скрывается от послов. Костомаров якобы женился в Ирландии и не собирается возвращаться даже в Англию, а Кожухов и Давыдов, у которых в Индии были собственные торговые фактории, якобы «до смерти убиты» там.
10 февраля 1622 года на посольский двор в Лондоне привели Микифора, который лично убедил царских эмиссаров в том, что уже давно стал пастором в приходе Гентингдоншир и о возвращении не помышляет. Выдавать же его «неволей» англичане запретили теперь уже как своего единоверца.
На этом закончилась первая попытка России приобщиться к европейскому образованию и получить с Запада «подготовленных специалистов».
