фото автора, заглавное фото: памятник писателю напротив литературного отдела музея «А. П. Чехов и Сахалин» в городе Александровске-Сахалинском.
Редакция журнала «Нация» искала живого, нехрестоматийного Чехова в любимых и важных для него местах, в беседах с людьми, которые работают с его творческим наследием.
Журналистка Светлана Ломакина стала основным автором в этом проекте. Она посетила чеховские Москву и Подмосковье, Крым, остров Сахалин. Сегодня Светлана рассказывает, что эти поиски дали лично ей.
У нас неделю жили гости. И я чувствовала себя Чеховым и Сашей Черным одновременно. Но если Саша прятался от посетителей «за вьюшкою грязной», а Антон сбегал во флигель, то я запиралась в спальне, закрывала уши берушами и честно пыталась работать. Но люди вокруг меня творческие, то про «Наш паровоз» затянут, то будут спорить о том, почему гусь корове не товарищ… Одним словом, речь к своему выступлению на итоговой видеовстрече по проекту про Чехова я не подготовила.
И книги, книги, которые хотела всем показать, не показала. И даже бюст Антона Палыча, купленный «за бешеные деньги», в кадре не появился.
Чтобы закрыть гештальт, расскажу о том, что хотела, здесь.
Во всех итоговых интервью меня спрашивали: что вам дал проект «Найти Чехова»? И я что-то отвечала. Но это были неправильные ответы. Правильный: через Чехова я искала себя. И этот проект — подарок судьбы. Не всегда он был обернут в золотую упаковку, но тем не менее — большой подарок.
Во-первых, с этими, порой адовыми рабочими скоростями последних лет я забыла, что такое по-настоящему читать. А здесь мне пришлось — отключать соцсети, садиться под лампу с книжкой и карандашом и вдумчиво, как в школе и институте, читать. И книжка должна быть бумажной, потому что выделенные фрагменты из электронной версии в голове почему-то не задерживались. А тут я выработала свой шифр и ставила на полях писем, воспоминаний или текстов Чехова закорючки. СХ — то, что относилось к Сахалину, К — Крым, Мск — Москва, три восклицательных знака — восторженное замечание, вопросительный — надо уточнить. И так далее…
За последние двадцать лет мозг мой, как выяснилось, обленился и первое время сопротивлялся большим кускам текста, которые самой, без нейросетей, надо было переработать и превратить в единое полотно. Но через пару дней я вошла во вкус и потом — последующие месяцы вдумчивого чтения — ждала вечера, когда все домашние дела закончатся, и я сяду в уголок с книгой.
Но читала я не только дома, но и в поездах, а в самолете из Москвы в Южно-Сахалинск Чехов и вовсе меня, я считаю, спас. У меня больная спина, долго сидеть я не могу. А тут восьмичасовой перелет со сменой часового пояса. Я готовилась. Купила себе компрессионные гольфы, спецподушку, выучила серию упражнений... Ко всему этому подтолкнул печальный опыт прошлого. Но тут то ли все эти меры помогли, то ли «Остров Сахалин» так держал меня в напряжении, однако 8 часов пролетели практически незаметно. И после бессонной ночи я спокойно дошла из аэропорта до города пешком и весь день работала, как будто мне не 46, а 20.
Второй момент: каждый текст проекта рождался «в полях». Нет, я понимала, куда еду и что мне там надо, и даже было примерное видение будущего текста, но на месте все, как правило, шло не так.
Мне нужны были, к примеру, вводные персонажи, люди, а людей интересных не было. Или требовалась история, которая бы связала прошлое с настоящим. А на Северном Сахалине на полтора километра вокруг три собаки, и те не очень разговорчивые.
Или в горах в Крыму, когда я шла тропой Чехова в поиске места, где Гуров, герой «Дамы с собачкой», гулял со своей Анной Сергеевной, вдруг пропал интернет. А у меня топографический кретинизм, и поезд домой в восемь часов вечера...
Когда я упиралась в подобный тупик, шептала, глядя в небо: «Антон Палыч, родной, помоги! Ну ты же видишь, что я за все хорошее...»
И вдруг на берег Татарского пролива подъезжала старая «Нива», из нее выходили двое, мужчина и женщина. И я бежала к ним с ядовитым цветком и связкой морской капусты, и мы начинали разговор. А в горах Крыма вдруг слышались где-то сбоку голоса, и из-за деревьев появлялись две спортсменки: «Вам куда? И нам туда. А вы тут что ищете? А, Чехов! Очень странно и интересно, но пойдемте, будем вместе искать…»
А в Александровске-Сахалинском был один совсем уж удивительный эпизод. Поскольку ехала я на край земли, предварительно, больше, чем за месяц, позвонила в музей и долго тараторила: что я практически из Таганрога и мечтала побывать на Сахалине, и у нас тут Чехов, и у вас там Чехов, но поскольку я впервые, а гостиниц, судя по тому, что я вижу в сети, практически нет, то нет ли шанса, что я могу остаться на улице? А если все-таки останусь? Кто меня примет? Училище? Всю жизнь мечтала переночевать в училище, особенно, если оно на краю земли!
Одним словом, я своими переживаниями и расспросами их так рассмешила, что когда приехала, они сказали: «А, так вы та дама из Таганрога! А мы ведь вас ждали!»
И все пришли на меня посмотреть. И я, уже оперившаяся, твердо стоящая на островной земле, сама над собой тоже подшучивала и смеялась.
А когда уходила, попросила продать мне что-то на память, ну брелок там, календарь, искусственные кандалы — это будет напоминать мне о Северном Сахалине. Но тамошнему музею отчего-то торговлю вести было запрещено. И я, расстроенная, когда сотрудница отлучилась, сфотографировала на память ее старый советский ключ с чуть ли не на принтере распечатанным портретом молодого Чехова.
Потом мы снова поговорили, и я ушла. И когда уже направлялась к горе в поисках примерного места захоронения Соньки Золотой Ручки, смотрительница музея меня догнала и вручила тот самый брелок: «Пусть останется у вас на память о нас, я заметила, что он вам понравился».
И я задохнулась от благодарности.
Этот брелок теперь висит на моих ключах. И каждый раз, когда я беру его в руки, внутри становится тепло. Я вспоминаю эту женщину. И как чуть позже стояла на пронизывающем ветру на обрыве у мыса Жонкиер, часов в девять вечера, и все ждала: когда же у них тут наконец-то сядет солнце? А оно никак не садилось.
Потом сорвался ветер, и началось. Я побежала в церковь, она была за моей спиной. У входа прочла табличку: купола этого храма приехали сюда из нашего Волгодонска. И когда я пряталась у этой церкви от непогоды, думала, как все-таки тесен этот мир... Вот вроде бы я на краю земли. Одна. У малюсенькой церкви, а над головой моей — купол Родины...
И она такая большая. И такая разная. Но где бы я ни была, я — дома.
А чуть позже философски настроенный гражданин на остановке в селение Хоэ объяснил мне главное: чувство Родины — это и встроенная опция, и подарок судьбы.
У некоторых людей этого подарка нет. Жить, конечно, можно и так. И кто его знает, может, и жить неплохо.
Но чаще отсутствие чувства родины людей все-таки тревожит, и они ищут и ищут свою родину, мечутся и мечутся — и так и умирают, не познав этого счастья. И не прожив среди своих.
Я согласно кивала. И жалела, что не могла включить диктофон. Телефон мой тогда сел.
А уже дома, думая об этом эпизоде, я прочла в одном из писем Чехова: «Я умею писать только по воспоминаниям и никогда не писал непосредственно с натуры. Мне нужно, чтобы память моя процедила сюжет и чтобы на ней, как на фильтре, осталось только то, что важно или типично».
И решила, что все к лучшему.
