Однако в позднем Средневековье за бескрайними причерноморскими и приазовскими степями, словно взбухшими артериями, перерезанными крупными и мелкими реками, в исторических источниках закрепился термин «Дикое Поле». Французский инженер Гийом Левассер де Боплан на своих картах ставил латинскую отметку Loca deserta, поляки, испокон веку страдавшие чувством неполноценности и претендовавшие на любые окрестные земли, быстро перевели термин в Dzike Polie. Путешествовавший по Московии голландский картограф Николас Витсен на карте «Северной и Восточной Тартарии» (от Подолии до Пекина) сделал уточняющую приписку: «Dikia Pole». Аккурат по современному левобережью Северского Донца. На карте 1698 года посла императора Леопольда I при дворе Петра Великого Игнатия Христофора Гвариента значилось на севере от Азова земли под наименованием Terra alta et deferta ex parte Cremaa, что означало «Заброшенные земли недалеко от Крыма».
По сути, «диким» это Поле было от обжитых мест Поднепровья до дельты Волги. И не потому, что условия обильных реками и лучшими в Евразии черноземами не позволяли.
В ковыльной степи жителям негде было укрыться, не из чего было строить оборонительные сооружения против каких бы то ни было пришельцев. Через Дикое Поле в Европу пролегали главные потоки Великого переселения народов IV-VII веков нашей эры, нашествия аваров-обров, болгар, венгров, печенегов, куманов, монголов. Они и «смывали» любые здешние поселения, уничтожали едва народившуюся цивилизацию. Люди, бросая все, уходили на север под защиту русских лесов или на юг, под защиту Крымских и Кавказских гор.
При этом само Дикое Поле в редкое мирное время было крайне привлекательно для жизни. Прекрасная плодородная земля, здоровый климат, из-за малолюдья переполненные рыбой реки, обильные зверьем степи.
Но по причине крайней опасности этих мест выживали здесь лишь хитрейшие и сильнейшие, закаленные в боях и скорые умом. Ибо существовать тут могли лишь «диким» способом: набегами, грабежами, угонами людей и скота, стремительным отходом. Такой род деятельности кыпчаки-тюрки называли «казаковать» (от слова «казак» — вольный воин, кочевник, разбойник, одиночка, лихой человек, бродяга).
Ученый Махмуд Кашгари в труде «Диван лугат ат-турк» (1074 год) объясняет тюркское выражение «казитган ар» как «человек, который никому не подчиняется», «вольный человек». Татары в эпосе «Чынгыз дафтар-наме» утверждали, что сам Темучин, будущий Чингиз-хан, в свое время, скрываясь от враждебных тайчиутов, уходил «в казаки».
О «казаках» Хорезма упоминает тимуридский шейх ХV века Абд ар-Раззак Самарканди в своей хронике «Место восхода двух счастливых звезд и место слияния двух морей». Куманы казаками называли степных стражей, монголы терминами «козах» — охранников границы, енисейские хакассы «кадагами» величали защищающих стада от хищников.
Иными словами, «казаковали» вольные удальцы по всей степной Евразии — от венгерской Пушты до Даурии.
В Диком Поле проживали не только разбойники, но и в землянках пастухи, в шалашах — рыбаки, в камышовых времянках — бродники, паромщики и перевозчики. Это жилье не жаль было бросить, чтобы быстро создать подобное уже на новом месте.
Откуда они брались — вопрос дискуссионный. У историков на него нет однозначного ответа. Византийский ритор XIII века Никита Хониат утверждал, что бродники были родом из «тавроскифов», взимавшими плату за переход через только им известные броды на реках. При этом он же пояснял, что бродники «происходят из Вордоны, презирающий смерть, ветвь русских, народ, любезный богу войны». Его современники считали, что в Диком Поле обосновались потомки готов и аланов. Более поздние историки выводили термин «бродники» от русского «бродить», считая тех людьми славяно-романского корня.
Однако «бродники-бродяги» по-кыпчакски как раз и есть «казаки». Разных кровей, языков, религий, выживавших в Диком Поле после очередных погромов от кочевников и сколачивавших собственные ватаги для обороны. Бежавших по разным причинам в вольное Поле из Руси, Крыма, Кавказа, Орды, татарских и ногайских улусов, итальянских факторий в Причерноморье.
Академик Иван Савельев и казачий историк Евграф Савельев выводили колыбель казачества из плавильного котла этносов, живших между морями. Они считали казаков потомками коренного славянского и даже праславянского населения (в том числе хазар, готов, сарматов, гетов, бастарнов, скифов, массагетов и т. п.), на протяжении тысячелетий с глубокой древности и до начала 2-го тысячелетия н. э. населявшего территории от Северного Прикаспия до Северного Причерноморья. Там, где и прижились первые бродники.
Историк Сергей Соловьев в «Истории России с древнейших времен» писал: «И в XVII веке, как в X, из общества продолжали выделяться люди, у которых «сила по жилочкам так живчиком и переливалась, которым было грузно от силушки, как от тяжелого беремени», и которые шли гулять в поле, в степь. Эти богатыри древности в новейшее время носят название казаков; быт, подвиги богатырей древних сходны с бытом, подвигами казаков, и народное представление верно отождествляет эти два явления, разнящиеся только именем, но и здесь народная песня уничтожает различие, называя, например, Илью Муромца старым казаком. Мы знаем, что в эпоху образования государств выделение подобных людей и образование из них военных братств, дружин с избранным вождем ведет обыкновенно к образованию государства, к началу исторической жизни, исторического движения для народа; из подобных людей образуется высшее, вооруженное, народонаселение, которое так или иначе определяет свои отношения к остальной, невооруженной, массе народа. Но если государство уже образовалось и, несмотря на то, по особенным условиям, преимущественно местным, продолжается еще выделение подобных людей и образование из них военных обществ подле государства, то это сопоставление ведет, разумеется, к важным отношениям».
Историк Василий Ключевский пояснял: «Казачество составляло слой русского общества, некогда распространенный по всей Руси. Еще в XVI в. казаками звали наемных рабочих, батрачивших по крестьянским дворам людей, без определенных занятий и постоянного местожительства. Таково было первоначальное общее значение казака. Позднее этому бродячему, бездомному классу в Московской Руси усвоено было звание вольных гулящих людей, или вольницы. Особенно благоприятную почву для развития нашел этот люд в южных краях Руси, смежных со степью, условия которой сообщили ему особый характер».
Нельзя считать первых казаков и бродников, выковывавших свой стальной характер в жестоких степных условиях, обычными бродягами или чистыми разбойниками. Они играли и важнейшую роль в экономике раннефеодальных государств Северного Причерноморья. Через Дон и Кальмиус с Х века проходил ключевой торговый «Залозный путь» из Киевской Руси в Половецкую степь, Хазарию и Тьмутаракань. Он пролегал из Киева через Переяславль, по рекам Хорол, Лтава. Через Коломакский шлях выходил на Муравский шлях к верховьям реки Самары, откуда по водоразделу между Днепром и Донцом направлялся на юго-восток за «Лозы» и через Кальмиус выходил к устью Дона.
Уже в ордынские времена по тем же местам были проложены Изюмский шлях и Кальмиусская сакма из Крыма в Московию.
Шляхи и сакмы шли через множество рек, и путешественники и купцы никак не могли обойтись без услуг бродников.
О самом известном среди них упоминается под 1223 годом в Новгородской первой летописи старшего извода. Предводитель ватаги бродников Плоскыня участвовал в битве на Калке (правый приток Кальмиуса в нынешней ДНР) на стороне монголов нойона Джэбе и Субудая-багатура.
«Тут же бродники с татарами были, и воевода ихний Плоскыня, и тот окаянный целовал крест честной Мстиславу и обоим князьям, что их не убьют, но отпустят за выкуп, и сбрехал окаянный: передав их, связав, татарам; а город взяли и людей посекли и тут костьми пали».
Вряд ли бродники пошли за пришельцев по собственной воле: зачем им было терять свою «клиентуру» среди русичей и половцев? Скорее, Плоскыня «со товарищи» были поставлены беспринципными степняками в безвыходное положение и вынуждены совершить клятвопреступление, «окаяниться». Отметим, что уже к началу XIII века бродники были не язычниками, а христианами, ибо целовали крест. То есть славянский, православный элемент среди них был преобладающим.
Стало быть, не будет большой натяжкой включать в этногенез российского казачества именно средневековых бродников, еще в домонгольский период обосновавших на берегах Дона, Северского Донца, Оскола и Кальмиуса по соседству с половецкими становищами.
Строитель крепости святого Димитрия Ростовского военный инженер Александр Ригельман в своей «Истории о донских казаках» в 1778 году пишет: «…Греческий Царь Константин Порфирогенет упоминает, что начало Козаков происходит со времени 948-го году от славного победителя Татар Косака, и по его имени проименовалось воинство его Козаками, о чем и Синопсис Киевский пишет также, что, победивши Татар, Козаки жительствовать остались между реками Доном и Днепром».
Таким образом, локализацию бродников-«козаков» в Диком Поле можно определить как обширное степное междуречье, ограниченное нынешними территориями ЛНР, ДНР, Ростовской, Запорожской, Херсонской и Харьковской областей.
Проект подготовлен при поддержке АНО «Агентство развития гражданских инициатив Ростовской области».
