Оба лагеря пытались перетянуть на свою сторону как можно больше союзников из сателлитов и зависимых стран, от чего география будущей схватки постепенно охватывала весь земной шар.
То, что Вторая мировая война неминуема стало ясно сразу после Первой - ещё в ходе Версальской конференции 1919 года, когда под тогдашнее мироустройство победителями были заложены мины замедленного действия. Слишком много оказалось униженных и обиженных калифами на час. Слишком вызывающе вели себя триумфаторы, уверенные в своей безнаказанности и демонстрировавшие наплевательское отношение к другим и заявившие Vae victis - горе побеждённым.
Главнокомандующий армиями Антанты на Западном фронте французский маршал Фердинанд Фош заявил после Парижской мирной конференции: «Версальский договор — это не мир, это перемирие на 20 лет».
После Версаля перешитый наново мир начал трещать по швам ещё раньше. Крушение империй, революции и национально-освободительный войны полыхали по всей планете. Ответной реакцией на них стал взлёт национализма и реваншизма, на обильно удобренной деньгами почве которых вырос итало-германский фашизм. Уже спустя десятилетие после Версаля фашистское правление установилось сразу в двух европейских странах. А после Великой депрессии и потрясшего основы мировой экономики кризиса радикализация общества вышла на предвоенный уровень — полигонами для пробы сил тоталитарных государств стали азиатская Маньчжурия, африканская Абиссиния и европейская Испания. Порохом запахло по всему миру.
На этом фоне особняком стоял Советский Союз, занимавший положение «третьего радующегося» в схватке двух противоборствующих лагерей. Идеологически и империализм, и фашизм были враждебны коммунистической доктрине. Взаимное ослабление противников, случись новая война по лекалам предыдущей, кровавой, позиционной и затяжной, оказалось бы на руку Москве. После Первой мировой появилось первое в мире пролетарское государство. Вторая могла спровоцировать вожделенную, предсказанную классиками марксизма мировую революцию. Для этого бы и пригодилась огромная и окрепшая Красная армия, стоящая в стороне от «схватки бульдогов под ковром». В нужный момент она могла выйти на сцену и сокрушить ослабленного победителя.
На близоруком Западе Красную армию, ослабленную массовыми репрессиями, всерьёз не воспринимали. Однако в Германии, где многие офицеры вермахта в 20-х годах проходили подготовку именно на советских полигонах и пристально следили за успехами военной мысли СССР, отдавали должное РККА. И когда Москва в 1938 году в ходе Судетского кризиса предложила военную помощь Чехословакии, в руководстве вермахта заметно обеспокоились – вторая война на два фронта была губительна для Третьего рейха. Но в Лондоне и Париже лишь замахали руками. Воевать там категорически не хотели, планируя отдать Чехословакию Гитлеру в качестве умиротворительной жертвы. Президенту Эдварду Бенешу настоятельно отсоветовали принимать советскую помощь. Фактически обрекая на уничтожение страны на международной конференции в Мюнхене.
Премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен после Мюнхенского сговора объяснял свою предательскую позицию так: «Сколь ужасной, фантастичной и неправдоподобной представляется сама мысль о том, что мы должны здесь, у себя, рыть траншеи и примерять противогазы лишь потому, что в одной далекой стране поссорились между собой люди, о которых нам ничего не известно». Экс-премьер Франции Леон Блюм заметил: «Все в Европе испытали огромное чувство стыда и облегчения». Уинстон Черчилль резюмировал: «Чехословакия погружается во мглу. Она во всех отношениях пострадала из-за своей связи с западными демократиями…Мы потерпели поражение, не начав войны, и теперь последствия этого поражения будут долго давать о себе знать, ибо мы пересекли судьбоносный рубеж истории, за которым всё былое равновесие сил в Европе оказалось непоправимо нарушено, а в адрес западных демократий прозвучал жуткий приговор: «Ты взвешен на весах и найден очень лёгким».
Всё получилось по-черчиллевски: выбиравшие между позором и войной получили и позор, и войну.
Позор Мюнхена перерос в позор Нарвика, позор Дюнкерка, позор Компьена. Более того, союзники показали свою политическую и военную слабость, дав повод Москве призадуматься, какой выбор делать в данный конкретный момент.
Иосифу Сталину приходилось выбирать меж двух зол. Лживые и враждебные западные «демократии» либо лживый и агрессивный открытый враг. И те, и другие ненавидели коммунистов, в сладких снах мечтали свалить пресловутого «колосса на глиняных ногах».
И те, и другие надеялись столкнуть лбами оппонента и СССР. Сталин же в свою очередь надеялся на столкновение между ними самими. Каждый из политических тяжеловесов выстраивал собственную шахматную комбинацию, надеясь переиграть соперника.
В 1939 году вчистую проигрался Запад. После Мюнхена и сорванных трёхсторонних переговоров о заключении договора о взаимопомощи между СССР, Великобританией и Францией Москва, понимая аморфную и соглашательскую позицию союзников, сделала ход конём и качнулась в сторону стран Оси.
«Наши враги подобны маленьким червячкам. Я видел их в Мюнхене, - говорил Адольф Гитлер. - Я был убеждён, что Сталин никогда не примет предложения англичан. Только безоглядные оптимисты могли думать, что Сталин настолько глуп, что не распознает их истинной цели».
Манёвр Сталина с заключением пакта о ненападении с Германией по-разному оценивается историками. Особенно политически ангажированными. Мы же оценим его с точки зрения дипломатического прагматизма.
А что в этих условиях надо было делать Сталину, даже абстрагируясь от его личных качеств и обид? Война с Польшей и её крушение – факт, который даже не надо было доказывать при столь очевидной разности потенциалов польской армии и вермахта. Получать на границе вражескую державу с известными политическими пристрастиями и флюгеров-лимитрофов, готовых наброситься на слабейшего в союзе с сильнейшим? Без всяких гарантий от мутных союзников, не скрывающих своих идейных антипатий. Мюнхен вполне осязаемо показал Сталину, кто есть кто.
Уже в марте 1939 года на XVIII съезде Сталин заявил, что СССР не намерен «таскать каштаны из огня» для капиталистических держав. Это побудило и Гитлера, готовящегося в поход на Польшу и не желавшего преждевременных проблем с Советами, сделать ответный ход – ведомству Геббельса было приказано временно свернуть «антисоветскую лавочку», а на официальных приёмах фюрер стал показательно прохаживаться в компании советского временного поверенного Георгия Астахова (ему даже прислали приглашение на партийный съезд нацистов в Нюрнберге).
Пакт стал мерой временной и вынужденной, это понимали обе стороны. Как понимали они и выгоды обеих сторон.
СССР получал известную гарантию невмешательства Германии в военный конфликт, который в тот момент разворачивался с Японией в монгольском Халхин-Голе. Нейтралитет основного союзника привёл к падению японского военного правительства Киитиро Хиранумы, сворачиванию курса Страны восходящего солнца на экспансию на Север и последующему подписанию пакту о ненападении с СССР. Что очень повлияло на последующий ход Великой Отечественной войны.
По секретным протоколам к пакту Советский Союз получал свободу рук в Прибалтике и Финляндии. А после начала Второй Мировой войны и в Бессарабии. СССР не дал втянуть себя на первом этапе в мировую войну, ухитрился при крушении Польши почти без потерь вернуть себе Западную Украину, Западную Белоруссию и Прибалтику, при этом подвинув границу и создав буферную зону с Германией. Что немаловажно - не разругавшись с Западом.
В обмен на сырьё СССР получал от Германии дефицитные станки и оборудование, которое потом работало на оборону страны и сыграло свою роль в общей Победе.
19 августа 1939 года в Берлине было подписано торгово-кредитное соглашение, по которому Германия предоставляет СССР кредит в размере 200 млн марок на 7 лет под 5% годовых для закупок станков, машин, электротехнического оборудования, транспорта, измерительных приборов и пр.
Пакт отнюдь не сделал СССР и Германию союзниками, на этот счёт никто из них не обольщался. Просто обе стороны временно поставили на паузу свои пропагандистские машины и решали собственные политические задачи на других театрах. Западные же союзники сначала потерпели дипломатическое, а затем и военное поражение. В этой партии Сталин-шахматист их переиграл. Никита Хрущев писал в своих мемуарах: «Сталин был в очень хорошем настроении, говорил: вот, мол, завтра англичане и французы узнают об этом и уедут ни с чем…Сталин правильно понимал значение этого договора с Германией. Он понимал, что Гитлер хочет нас обмануть, просто перехитрить. Но полагал, что это мы, СССР, перехитрили Гитлера, пописав договор…Он говорил нам: «Тут идёт игра, кто кого перехитрит и обманет»».
«Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет, - утверждал Черчилль. - В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. В умах русских калёным железом запечатлелись катастрофы, которые потерпели их армии в 1914 году, когда они бросились в наступление на немцев, ещё не закончив мобилизации. А теперь их границы были значительно восточнее, чем во время первой войны. Им нужно было силой или обманом оккупировать прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Если их политика и была холодно расчётливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной».
«Франция вместе с Германией и Англией единодушно исключили Россию из числа участников встречи в Мюнхене. Через несколько месяцев западным демократиям пришлось за это расплачиваться, - пишет историк Уильям Ширер. - В Лондоне и Париже горько сокрушались по поводу двойной игры Сталина. Многие годы советский деспот кричал о «фашистских зверях», призывая все миролюбивые государства сплотиться, чтобы остановить нацистскую агрессию. Теперь он сам становился её пособником. В Кремле могли возразить — что, собственно, и сделали: Советский Союз сделал то, что Англия и Франция сделали год назад в Мюнхене — за счёт маленького государства купили себе мирную передышку, необходимую на перевооружение, чтобы противостоять Германии. Если Чемберлен поступил честно и благородно, умиротворив Гитлера и отдав ему в 1938 году Чехословакию, то почему же Сталин повёл себя нечестно и неблагородно, умиротворяя через год Гитлера Польшей, которая всё равно отказалась от советской помощи?».
Даже извечный сталинский оппонент Лев Троцкий из своего мексиканского далёка оценил манёвр генсека: «В нашу сумасшедшую эпоху верные предсказания чаще всего неправдоподобны. Союз с Францией, с Англией, даже с США мог бы принести СССР пользу только в случае войны. Но Кремль больше всего хотел избежать войны. Сталин знает, что если бы СССР в союзе с демократиями вышел бы из войны победоносным, то по дороге к победе он наверняка ослабил бы и сбросил нынешнюю олигархию. Задача Кремля не в том, чтобы избежать войны. Достигнуть этого можно только дружбой с Берлином и Токио».
Со стороны могло показаться, что наивный Сталин настолько уверовал в союз с Германией, что уже готов идти с Гитлером до конца. Не исключено, что так же думал и сам фюрер. Как пишет директор Института всеобщей истории РАН и руководитель Ассоциации институтов истории стран СНГ академик Александр Чубарьян: «в ноябре 1940 Гитлер предлагал Москве присоединиться к Антикоминтерновскому пакту. Идея состояла в том, чтобы направить СССР на Средний Восток, на захват английских колоний, вплоть до Индии, тем самым устраняя нас с европейской сцены». За этот «налог кровью» (нечто аналогичное предлагал России в своё время Наполеон) рейхсминистр Иоахим фон Риббентроп обещал подумать над включением в сферу интересов СССР Болгарии, Венгрии, Персии, Маньчжурии, индийских земель.
В Кремле подсчитали – Болгария и Венгрия только что сами присоединились к странам Оси, так что союзников Берлин всё равно не отдаст. Маньчжурия (Маньчжоу-Го) уже почти десять лет является сателлитом Японии. Кто ж её отдаст. А Индия – вожделенная цель как Германии, так и Японии. В Персии шах прогермански настроен. Так что козырей в колоде у Риббентропа просто нет.
Свои подходы делала и Япония. Министр иностранных дел Японии Ёсуке Мацуока в ходе визита в Москву 12 апреля 1941 года доверительно сообщил Сталину, что у него «с молодых лет сложилось такое убеждение, что судьбу Азии решают две силы — Япония и СССР. Для того чтобы освободить Азию, нужно избавиться от англосаксов, а потому перед такой задачей нужно отказаться от мелких вопросов и сотрудничать в больших вопросах». «Мелким» вопросом Мацуока считал Северный Сахалин, который тот предлагал отдать Японии: «Если бы такой маленький островок, как Сахалин потонул в море, то это не оказало бы влияния на японо-советские отношения».
В ответ министр предложил для выхода СССР к Индийскому океану ещё не оккупированный армией микадо индийский (на тот момент, ныне пакистанский) порт Карачи. Сталин показал ему на карту и заметил, что утрата Сахалина начисто отрезает СССР от выхода в Тихий океан с Дальнего Востока. В этом случае Тихоокеанский флот будет заперт у себя в портах. С чем и расстались.
А после вторжения вермахта в Югославию Сталин-шахматист сделал очередной манёвр. Как пишет академик Чубарьян, «прекратились преследования за критику фашизма. Стали опять печататься статьи об агрессивной политике Германии. Появились карикатуры на "фельдфебеля с усиками". Разрешили к прокату фильм "Александр Невский", который до этого был запрещен. Сталин позвонил Эренбургу и поздравил его с книгой "Падение Парижа". Стали печатать Фейхтвангера».
Москва вновь начала искать пути сближения с Западом, резко утратившим свой гонор после блицкрига в мае 1940 года и «войны за Англию». Однако в этой шахматной партии игрок из СССР уже в ближайшие годы вышел в явные фавориты.
