Судьба каким-то загадочным образом крепко связала Лермонтова и Мартынова еще с юных лет. Оба они родились в октябре, но в разных городах: Михаил появился на свет в Москве в 1814 году, а Николай — в Нижнем Новгороде годом позже, в 1815-м. Отец Николая, статский советник Соломон Мартынов, владел одним из богатейших домов в городе.
Когда Лермонтов достиг восемнадцати лет, он поступил в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, а через год туда же пришел и Николай Мартынов. На протяжении всего обучения они часто тренировались вместе, оттачивая навыки фехтования.
Как вспоминал позже Мартынов, поэт в то время походил на «великовозрастного барчука» и «ни дня он не прожил самостоятельно, все контролировала бабушка».
Мы уже рассказывали, что каждую среду юнкера выпускали рукописный журнал «Школьная заря». Особенно активно участвовали двое: Маёшка — он же наш Мишель, который рисовал карикатуры и писал стихи, и юный Мартынов, ответственный за прозу. В те годы последний признавал талант Лермонтова, говоря: «Если б он не был великим писателем, то легко мог бы сделаться первоклассным живописцем». Творческие интересы настолько сблизили двух молодых людей, что, как следует из письма Екатерины Быховец, Лермонтов рекомендовал ей Мартынова «как товарища и друга».
После окончания школы пути Мишеля и Николя временно разошлись: первый уехал служить корнетом в гусарский полк в Царское Село, второй пошел в кавалергарды. Однако, когда Лермонтов приезжал в Москву, он часто посещал семью Мартыновых. Некоторые современники вспоминали, что поэт увлекся младшей сестрой Николая — Натальей и даже посвятил ей стихотворение «Коли поспорить нам придется». Впрочем, как мы знаем, Мишель быстро увлекался и также быстро остывал. Мать семейства Мартыновых относилась к поэту с осторожностью. В одном из своих писем сыну она писала: «Лермонтов у нас чуть ли не каждый день. По правде сказать, я его не особенно люблю; у него слишком злой язык, и, хотя он выказывает полную дружбу к твоим сестрам, я уверена, что при первом случае он не пощадит и их; эти дамы находят большое удовольствие в его обществе. Слава богу, он скоро уезжает; для меня его посещения неприятны».
Таким образом, до последнего визита поэта в Пятигорск Лермонтов и Мартынов оставались если не друзьями, то по крайней мере близкими приятелями… Что же случилось за эти два месяца между приездом классика в Пятигорск и вызовом его на дуэль? Мы не зря посвятили целую главу порочным чертам характера Михаиле Юрьевича, где подробно описали, что поэт, насмешливый и склоный к злому сарказму, часто находил среди знакомых объекты для своих колких замечаний. «Он не мог жить без того, чтобы не насмехаться над кем-либо; таких лиц было несколько в полку», — вспоминал князь Михаил Лобанов-Ростовский. Фридрих Боденштедт оставил свидетельство о том, как Лермонтов весь обед подшучивал над Олсуфьевым и Васильчиковым, а также известно, что немало насмешек досталось и молодому офицеру Лисаневичу...
И вот летом 1841 года объектом насмешек поэта стал Мартынов. Черкеска последнего и особенно его кинжал почему-то сделались постоянными объектами лермонтовских шуток. Как рассказал сослуживец поэта Васильчиков Висковатову, поэт просто рисовал характерный силуэт с длинным кинжалом, и все сразу понимали, кто имеется в виду. Благодаря Лермонтову за Мартыновым закрепились различные прозвища вроде «горца» и «человека с кинжалом». А еще поэт успел нарисовать многочисленные карикатуры на оппонента.
Сначала Мартынов старался отвечать на насмешки с юмором, однако трудно было состязаться с лермонтовским остроумием. Со временем его реакция становилась менее терпимой, и он уже не так благодушно воспринимал издевательства. Но Мишеля было не остановить, он продолжал свои шутки. И вот тогда в дело вмешались роковые обстоятельства.
25 июля (13 июля по старому стилю) 1841 года в доме генерала Верзилина в Пятигорске проходил светский раут. Гости непринужденно общались, ничто не предвещало трагедии. Среди приглашенных находился и Лермонтов. Он беседовал с дочерью хозяина Эмилией Александровной. В противоположном углу комнаты расположились Николай Мартынов и хозяйка дома Надежда Верзилина. Во время разговора с Эмилией поэт неожиданно бросил фразу, предостерегающую ее от общения с «этим ужасным горцем», намекая на Мартынова. Неожиданно музыка прекратилась, и слова Лермонтова прозвучали в полной тишине, делая всех свидетелями очередной шутки поэта в адрес своего приятеля.
Как вспоминала позже Эмилия Александровна (к слову, впоследствии жена Акима Шан-Гирея): «Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: «Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах», и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову».
Далее продолжает князь Васильчиков: «Выходя из дома на улицу, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему очень тихим и ровным голосом по-французски: «Вы знаете, Лермонтов, что я очень часто терпел ваши шутки, но не люблю, чтобы их повторяли при дамах», на что Лермонтов таким же спокойным тоном отвечал: «А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения».
Эмилия Александровна вспоминала, что после реплики про «шутки при дамах» Лермонтов спросил: «Что ж, на дуэль, что ли, вызовешь меня за это?», на что Мартынов ответил решительно: «Да» и тут же назначил день.
Однако поэт не воспринял угрозы серьезно и, словно ничего не случилось, повернулся спиной, добавив небрежно: «Ничего страшного. Завтра мы помиримся и снова будем хорошими друзьями». Мартынов же был непоколебим и полон решимости стреляться, даже близкие товарищи не смогли отговорить его от поединка. Биографы сходятся во мнении, что дуэли вполне можно было бы избежать, предприми Мишель хоть одну попытку помириться.
Место для поединка выбрали между горами Бештау и Машук. Стрелялись вечером 27 июля (15 по старому стилю). Михаил Юрьевич до последнего момента не воспринимал происходящее всерьез. Он стоял у барьера, не поднимая пистолета, и ухмылялся. Друзья дуэлянтов тоже были уверены в мирном исходе. Они (включая секундантов) считали, что дуэль будет носить чисто формальный характер: нелепо, чтобы из-за пустяка друзья стрелялись бы насмерть.
По договоренности секунданты считали до трех: стрелять можно было между счетом два и три. Однако на счет три никто не выстрелил. Один из секундантов крикнул: «Стреляйте, или я развожу дуэль!» Лермонтов тут же ответил: «Я в этого дурака стрелять не буду».
Тогда Мартынов схватил свой пистолет, прицелился, но тоже медлил, пока окружающие не начали предлагать прекратить дуэль. Лишь после этого он набрался смелости и выстрелил прямо в грудь противника. Пуля попала точно в цель, и великий русский поэт упал на землю, не успев произнести ни слова. Трагическое звучание сцене придавало то, что драма разворачивалась под проливным дождем, сопровождаемым вспышками молний и громом.
Мартынова навсегда окрестили убийцей Лермонтова. Его больше никто не видел как блестящего офицера или поэта, а только как человека, лишившего жизни возможного преемника Пушкина для русской литературы. Существует легенда, по которой Мартынов завещал похоронить себя на безымянной могиле без ограды, надеясь, что мир забудет его имя и оно исчезнет навсегда…
Узнав о трагической гибели поэта, Николай I обронил фразу, которую историки и литературоведы считают позорной для самодержца. Вот как об этом сообщил редактор журнала «Русский архив» Петр Бартенев: «Государь по окончании литургии, войдя во внутренние покои (в Зимнем дворце или в Петергофе — прим. авт.) кушать чай со своими, громко сказал:
— Получено известие, что Лермонтов убит на поединке, собаке собачья смерть!
Сидевшая за чаем великая княгиня Мария Павловна Веймарская, эта жемчужина семьи, как называл ее граф С. Р. Воронцов, вспыхнула и отнеслась к этим словам с горьким укором. Государь внял сестре своей (на десять лет его старше) и вошедши назад в комнату перед церковью, где еще оставались бывшие у богослужения лица, сказал: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит».
Смерть Лермонтова стала большим горем для семьи Карамзиных, для Марии Щербатовой, для Евдокии Ростопчиной. Но был в Петербурге еще один дом, где эту горестную весть приняли особенно трудно: дом Николая Бахметева. 18 сентября Мария Александровна Лопухина, сестра Варвары Александровны, Вареньки, сообщала своей приятельнице Александре Михайловне Верещагиной-Хюгель в Германию: «Последние известия о моей сестре Бахметевой поистине печальны. Она вновь больна, ее нервы так расстроены, что она вынуждена была провести около двух недель в постели, настолько была слаба. Муж предлагал ей ехать в Москву — она отказалась, за границу — отказалась и заявила, что решительно не желает больше лечиться. Быть может, я ошибаюсь, но я отношу это расстройство к смерти Мишеля, поскольку эти обстоятельства так близко сходятся, что это не может не возбудить известных подозрений. Какое несчастье эта смерть! Бедная бабушка самая несчастная женщина, какую я знаю. Она была в Москве, но до моего приезда; я очень огорчена, что не видела ее. Говорят, у нее отнялись ноги и она не может двигаться. Никогда не произносит она имени Мишеля, и никто не решается произнести в ее присутствии имя какого бы то ни было поэта. Впрочем, я полагаю, что мне нет надобности описывать все подробности, поскольку ваша тетка, которая ее видала, вам, конечно, об этом расскажет. В течение нескольких недель я не могу освободиться от мысли об этой смерти, я искренно ее оплакиваю. Я его, действительно, очень, очень любила».
Известие о смерти внука, действительно, потрясло и выбило из колеи Елизавету Алексеевну. По воспоминаниям, на бабушку поэта было страшно смотреть: у нее отнялись ноги, она перестала разговаривать и, по свидетельству друзей, почти ослепла.
Поэта похоронили на Северном Кавказе, в Пятигорске, на старом кладбище. Похороны состоялись 17 июля и привлекли множество почитателей, родных и знакомых. Гроб с телом Лермонтова несли представители всех полков, где он служил. Позже несчастная Елизавета Алексеевна добилась того, чтобы прах внука был перевезен в ее имение в Тарханы. Вторичные похороны Лермонтова состоялись весной 1842 года, и бабушка на них выглядела, как живое привидение…
Способность гениев предсказывать свою судьбу всегда вызывает священный трепет. Строки «Завещания» Михаил Юрьевич написал примерно за год до последней дуэли. Как знал...
А если спросит кто-нибудь
Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был.
(«Завещание»)
ООО «Издательский дом «МедиаЮг» при поддержке Президентского фонда культурных инициатив реализует проект «Поэт поколений» . Это мультимедийный проект, приуроченный к 210-летию великого русского поэта и писателя М. Ю. Лермонтова.
