Первая «демократическая интервенция»
В этом году исполнилось 170 лет начала первой интервенции «европейского оркестра» против российского Крыма. Тогда эта война вошла в историографию под названием Восточная, а в советское время за ней закрепилось название Крымская. Крым стал направлением главного удара союзников, источником их побед, конфузов, афронтов и могил.
Походы на Восток для Европы были не в новинку (ходили и поляки, и шведы, и немцы, и французы), был даже эпический «поход двунадесяти языков» 1812 года, но никогда до этого они не делали попыток сколотить всеевропейскую антироссийскую коалицию. Тем более в интересах мусульманской Турции.
Сам император Николай I в последние годы жизни любил повторять, что «Европа никогда не простит нам нашего спокойствия и наших заслуг». Царь уяснил для себя, что именно российская монархическая практика с ее элементами восточного деспотизма и завинчивания-отпускания гаек показала себя в анархические 1848-1849 годы наиболее жизнеспособной и «троноустойчивой». Причем без гильотин, без аутодафе, без пугачевщины, без пролития океанов крови своих подданных. Просто силой политической воли и демонстрацией решимости.
Союзники же, не ведавшие традиций абсолютной монархии с восточно-деспотическим уклоном, этого не понимали, не желали слушать советов из Петербурга, зачиная показательные игры в либерализм. Зато в нужный момент всегда обращались за мольбами к спасению не на Запад с его демократическо-хапужническими традициями, а на Восток, с его «азиатским варварством». А потом этих же «варваров» и ненавидели за эту помощь.
К середине XIX века европейские монархии мобилизовали свои аристократические салоны, общественные организации, прессу для ошельмования России.
Особенно старались основоположники коммунизма. Карл Маркс писал в «Новой Рейнской газете» (органе «Союза коммунистов»): «Россия стала колоссом, не перестающим вызывать удивление. Россия – это единственное в своем роде явление в истории: страшно могущество этой огромной империи... в мировом масштабе». «В России, у этого деспотического правительства, у этой варварской расы, имеется такая энергия и активность, которых тщетно было бы искать у монархий более старых государств». «Славянские варвары – природные контрреволюционеры», «особенные враги демократии». Марксу вторил Фридрих Энгельс: «Необходима безжалостная борьба не на жизнь, а на смерть с изменническим, предательским по отношению к революции славянством... истребительная война и безудержный террор». «Кровавой местью отплатит славянским варварам всеобщая война». «Да, ближайшая всемирная война сотрет с лица земли не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы, и это также будет прогрессом».
Война «всемирной» не получилась, но худо-бедно сколотить антирусский союз предтечам Антанты удалось.
Полуостров раздора
Начало войны явно пошло не по «европейскому» плану. Имея громадное превосходство на море, союзному флоту не удалось добиться, по сути, ничего знакового. Диверсии на Соловках и на Камчатке закончились провалом, Балтийский флот России поразить не удалось, а в Синопе и вовсе адмирал Павел Нахимов в 1853 году сжег турецкую эскадру в последнем в истории сражении парусников.
В этих обстоятельствах союзникам необходимо было переносить свои действия на сушу, чтобы, пользуясь своим техническим превосходством в вооружении, попытаться одолеть российскую армию. Это можно было сделать только на юге, где союзная Турция могла бы открыть для флота черноморские проливы и поставлять армии нужное продовольствие и боеприпасы.
Англичане планировали сделать высадку десанта на Кавказском побережье, чтобы поднять дух мятежных горских племен (на самом деле, чтобы прикрыть русским «калитку в Индию»). Однако к тому времени основные силы горцев были уже разгромлены, мюриды оказались изолированными, а имам Шамиль скрывался высоко в горах.
К тому же командовавший объединенными войсками французский маршал Арман де Сент-Арно настаивал на более близком к основной базе союзной армии (болгарская Варна) полуострове Крым. Мягкое подбрюшье России казалось стратегически более важным участком, чем далекий Кавказ. Но для этого необходимо было запастись нужными разведывательными сведениями, обдумать множество важных деталей, наладить логистику для армии, везущей с собой многочисленную и крупную артиллерию.
К тому же именно в Крыму союзники могли добиться необходимого численного перевеса, так как основная российская армия была задействована в Дунайских княжествах и на Кавказе.
Маршал заявил на совместном военном совете: «Во всей Европе, в колеблющихся нейтральных странах все смотрят на союзные силы и ждут подвигов, которые были бы достойны в самом деле великих союзных держав. Только нападение на Крым, перенесение войны на русскую территорию может дать серьезный результат».
К тому же турки и союзники рассчитывали на татарское население Крыма, все еще лояльное к единоверцам.
Против были как раз моряки. Французский адмирал Фердинанд Гамелен и английский Джеймс Дандас высказались против Крыма, так как сомневались в возможностях своих флотов, не имея нормальных топографических и штурманских карт.
Советский историк Евгений Тарле в своем классическом труде о Крымской войне подчеркивал: «Плывя к берегам Крыма, Сент-Арно не знал точно, где именно он произведет высадку. Сначала ему казалась наиболее подходящим пунктом Кача, но уже перед отплытием он получил сведения, что русские укрепились на этом месте. Следовало очень подумать об этом огромной важности вопросе, а точных данных почти не было».
Впрочем, нормальных карт не было и у русских – за полвека обладания полуостровом местные власти так и не удосужились провести необходимую разведку – армия и флот воевали вдали от имперских границ.
29 июня 1854 года главнокомандующий в Крыму князь Александр Меншиков докладывал царю, что при предстоящей высадке 50-60 тысяч французов и англичан (кроме турецких войск) у русских для обороны всего Крыма имеется: 22,7 тысячи штыков (26 батальонов пехоты), 1128 сабель (8 эскадронов конницы) и 36 орудий, не считая около 600 казаков.
Реально в варненском лагере союзников находились 19 тысяч англичан и 41 тысяча французов. Хотя еще до начала экспедиции до 10% живой силы выкосила эпидемия холеры.
Фельдмаршал Иван Паскевич так объяснял царю распыление сил армии сразу на трех основных театрах военных действий (Дунайские княжества, Крым, Кавказ): «…если бы была отдельная война только на берегах Черного моря, то ничто бы нам не помешало собрать сколько можно более войск. Но не таково теперь наше положение. Нам необходимо изыскать все средства уменьшив, где только нужно, число войск, обратить их туда, где они действительно необходимы».
При этом у союзников был современный флот с пароходофрегатами, более совершенное артиллерийское и огнестрельное оружие.
13 сентября союзники все же высадились в Евпатории (62 тысячи с турками), а через неделю начали наступление на Севастополь.
Севастопольская панорама
Крымская война достаточно хорошо описана в отечественной исторической литературе. На ней нам нет смысла останавливаться.
Гораздо меньше известен ее экономический аспект. К огромному сожалению, ставший едва ли не основной причиной поражения русской армии.
К началу войны нормальных дорог на полуострове практически не было. Лишь в 1826 году была построена дорога от Симферополя до Алушты, в 1837 году продолженная до Ялты, а в 1848 году – до Севастополя. Первая дорога через перевал – Байдарские ворота – из Севастополя до Южного берега Крыма появилась практически перед самой войной. Железных дорог на полуострове не было. Гужевого транспорта для снабжения целой армии и флота не хватало. Привлекать его приходилось за баснословные деньги у частных поставщиков.
Снабжение армии продовольствием и фуражом вызвало гигантскую коррупцию в среде интендантства и многочисленные скандалы. Один только директор канцелярии инвалидного фонда Александр Политковский украл из казны, по разным источникам, от 930 тысяч до 1,2 миллиона рублей. На бумаге в армии числились до 1 млн бойцов и не менее 200 тысяч лошадей, но реально эти цифры были ниже в разы. Артиллерию приходилось перемещать на волах, что значительно замедляло передвижение. Тем более в условиях непогоды и распутицы.
Собственно, нормальных дорог тогда не было не только в Крыму, но и на юге России вообще. А в условиях полного господства союзников на море и блокады азово-черноморского побережья налаживать морскую логистику стало невозможно.
Техническое отставание армии сказалось практически сразу, в ходе первого же сражения в Крыму на реке Альме: русская пехота была вооружена гладкоствольными ружьями с дальностью стрельбы в 120 метров, тогда как англичане и французы имели нарезные штуцеры с дальностью стрельбы до 400 метров. Кроме того, на вооружении русской армии были орудия с различными калибрами: 6-12-фунтовые полевые пушки, 12-24-фунтовые и пудовые осадные единороги, 6-, 12-, 18-, 24- и 36-фунтовые бомбовые пушки. Такое количество калибров значительно осложняло снабжение армии боеприпасами.
«Уже в начале войны стали явственно видны проблемы российской армии. Не хватало пароходов, большая часть войск имела на вооружении морально устаревшие гладкоствольные ружья, но главное – это фатальные ошибки военачальников. Англо-французский флот, состоявший по большей части из транспортников, находился вблизи Евпатории, но никто не догадался собрать эскадру для того, чтобы атаковать его в этот момент. В самой Евпатории были оставлены запасы зерна, которыми армия союзников потом питалась несколько месяцев. Кроме того, британцы и французы смогли быстро найти около 1,5 тыс. татарских повозок для переброски орудий и припасов к Севастополю. Если бы транспорт был заранее уничтожен, у участников вторжения начались бы очень большие проблемы», — считает писатель и военный историк Александр Широкорад.
Генерал Александр Зайончковский в своем фундаментальном труде «Восточная война», вышедшем в 1907 году, писал: «В двадцатых годах прошлого столетия вся наша западная граница была почти совсем открыта, и на протяжении от Балтийского до Черного моря имелось всего семь крепостей. Кронштадт к этому времени состоял из столетних петровских укреплений, пришедших в совершенную ветхость, а в Севастополе имелось лишь несколько земляных батарей, устроенных по распоряжению разных флотских начальников без какого-либо общего плана». Военный инженер Эдуард Тотлебен начал возводить оборонительные сооружения Севастополя практически перед самой высадкой союзников и, естественно, не успел вовремя.
Экономически отстававшая империя войну с объединенным врагом уже не тянула. Ее солдаты способны были на героизм, а ее зачаточная промышленность еще нет.
Историк Тарле резюмирует: «Таков исторический урок Крымской войны, которая притом велась Россией в самых тягостных, самых неблагоприятных условиях, какие только можно себе представить, при существовании царского режима, подрывавшего живые силы и круто понижавшего обороноспособность народа. Ведь когда мы знакомимся с бесчисленными подвигами героев Крымской войны, мы ни на минуту не должны забывать ни о безобразной отсталости в технике, в боевой подготовке командного и рядового состава, ни об общем слабом промышленном развитии страны, ни о невозможном состоянии путей сообщения в необъятном Русском государстве. Крепостной уклад со всеми губительными социально-экономическими своими следствиями, гнет николаевского режима, так страшно усилившийся именно в последние годы перед Крымской войной (с 1848 г.), – все это крайне ослабляло общий военный потенциал Российской империи».
И тем не менее Крымская война в целом и кровавая оборона Крыма в частности показали, что для России этот полуостров уже стал «родным». Землями которого нельзя разбрасываться и за которые не грех отдать жизнь. Один из защитников Севастополя, трезво оценивавших ситуацию, оставил такие записки: «Ежели, как мне кажется, в России невыгодно смотрят на эту кампанию, то потомство поставит ее выше всех других; не забудь, что мы с равными, даже меньшими силами, с одними штыками и с худшими войсками в русской армии (как 6-й корпус), деремся с неприятелем многочисленнейшим, имеющим еще флот, вооруженный 3000 орудий, отлично вооруженный штуцерами и с лучшими его войсками. Уж я не говорю о преимуществе его генералов. Только наше войско может стоять и побеждать (мы еще победим, в этом я убежден) при таких условиях». Звали этого мемуариста артиллерийский поручик Лев Толстой.
