23-летний царь Пётр Первый, свергнув правительство царевны Софьи, тем не менее, объявил о сохранении обязательств России относительно союзников по Священной лиге в войне с Османской империей. Для этого предполагалось предпринять наступательные действия в южном направлении.
Причём, главной целью молодого монарха была не простая демонстрация верности союзникам, как это получилось с двумя неподготовленными походами на Крым войска ближнего боярина Василия Голицына при Софье. Задача стояла открыть дорогу к морю, претворив в жизнь юношеские царские мечты по созданию собственного флота и военно-морской базы. А для этого необходимо было не «воевать Степь», а ещё раз сорвать замок Приазовья — взять и закрепить за собой мощную крепость Азов, запиравшую морской путь по Дону.
Задача предстояла нелёгкая, ибо предыдущие войны России с Турцией и Крымом принесли государству мало славы, но много проблем, продемонстрировав слабость армии при отсутствии морской поддержки. Поэтому достаточно долго Москва не решалась начать действовать, хотя её усиленно к этому подталкивали союзники — Польша и Священная Римская империя. Лишь 20 декабря 1694 года «крёстный отец» российской гвардии генерал Патрик Гордон написал своему другу ксёндзу Шмидту: «Я думаю и надеюсь, что мы в это лето предпримем что-нибудь для блага христианства и наших союзников».
Но на этот раз в окружении Петра были люди, хоть и самые разнообразные по происхождению и профессионализму, но зато спаянные одной идеей. Действовать решили стратегически грамотно: дабы сковать силы турок и крымцев, якобы основная армия (70-100 тысяч) белгородского воеводы боярина Бориса Шереметева наносила отвлекающий удар в низовьях Днепра, тогда как главный ударный корпус из гвардейских Семёновского, Преображенского, Лефортовского и Бутырского полков, усиленные полками нового строя, стрельцами и казаками (всего порядка 31 тысячи с осадной артиллерией) были направлены на главную цель — Азов. Командовать ими было поручено трём генералам, из которых каждый имел свою отдельную дивизию: Артамону Головину, Францу Лефорту и Гордону. Тем не менее, как писал профессор кафедры истории Дерптского университета Александр Брикнер, «дела решались на консилии трёх генералов, но приговоры их исполнялись не иначе, как с согласия «бомбардира Преображенского полка Петра Алексеева»».
Сдвоенный удар должен был распылить силы противника, позволить захватить и на этот раз удержать крепость.
Историк Андрей Венков пишет, что «20 генваря 1695 года по старому обычаю с Постельного крыльца объявлено было стольникам, стряпчим, дворянам московским и иным воинским людем, чтоб они со своими дружинами собирались к Белгороду и Севску к боярину Борису Петровичу Шереметеву для промысла над крымским ханом». Крымцы по прежнему опыту знали, что русские наступают всегда по одной и той же дороге, поэтому свои силы сосредоточили именно там, поставив на пути Шереметева четыре деревоземляные крепостицы-паланки — Шагин-керман, Нустрет-керман, Мубарет-керман и Шах-керман.
7 марта, как только появилась первая трава — подножный корм для конницы, в поход выступили три дивизии: гвардия Гордона, стрельцы, «городовые солдаты, люди комнатные и царедворцы». Главной базой снабжения армии был объявлен Паншин городок на Дону (старая база Стеньки Разина). Зная вороватость подрядчиков, к снабжению подошли тщательно — на эти цели было выделено 33 тысячи рублей. Подрядчики, гости московские Воронин, Горезин и Ушаков, должны были к маю завести на базу хлеб, 15 тысяч вёдер сбитня, 45 тысяч вёдер уксуса, 45 тысяч вёдер вина, 20 тысяч осетров солёных, 10 тысяч пудов ветчины, 2 тысячи пудов ветчинного сала, 2,5 тысячи пудов коровьего масла, 10 тысяч щук и судаков, 10 тысяч лещей, 8 тысяч пудов соли. Для хранения припаса донцам велено было «строить ледники и льдом набивать».
Вместе с этим на Дон к атаману Фролу Минаеву пошла царская грамота 16 марта 1695 года: «Указали мы, великие государи, служить на Дону Московского выборного полку генералу нашему Петру Ивановичу Гордону и полковником и начальным людем, и с салдацкими и с стрелецкие полки; и сбиратся ему с теми полки в тот воинский поход в Танбове и иттить из Танбова на Хопер, а с Хопра на Дон в Черкаской; а в том воинском промыслу с ним, генералом, быть и промысл над неприятели чинить тебе, войсковому атаману Фролу Минаеву, и всему Войску Донскому, а сей бы наш указ был у вас тайно и, кроме тебя и старшин, кому належить, иным был неведом, и порадеть бы вам, атаманам и казакам, о том и как возможно крепость в Войске учинить, чтоб о приходе наших ратных людей на Дон неприятели в Азове прежде времяни не уведали».
Однако, азовцы «уведали», разведка у них была поставлена хорошо, и к осаде приготовились. Один из пленных, взятых казаками в Азовском море, рассказал: «Зовут его Фёдором Юрьевым, родом он из Крыма, из города Султан-Сарая, христианин, торгует мелким товаром. В начале января месяца был в Азове по торговым делам, тогда войска там состояло с 3000. В марте Муртаза-паша привёл ещё 1000 человек, половина — конница; пехота вошла в город, а конница осталась снаружи. Да через неделю пришли из Кафы четыре корабля, 500 пехотинцев на каждом. Да ждут ещё из Константинополя 3 корабля и 10 фур кат с войском, снаряжением и провиантом. С самой весны азовцы укрепляют город — вычистили рвы, обложили стену дёрном, поставили батареи. Главнокомандующий в Азове Муртаза-паша, вторым Мустафа-бей».
То есть турки были предупреждены. Кем и с какой целью, вопрос, но, учитывая полную прозрачность приготовлений русского войска, это могли сделать и шпионы, и предатели.
Да и сами казаки, ревниво охранявшие свои вольности, были не в восторге от царской задумки. Казачий летописец Евграф Савельев писал: «казаки встретили русские войска с недоумением и тревогой… подчинение московскому военноначальнику, да ещё иностранцу вызвало среди них брожение».
Настолько встревожилось казачество, что Гордон, а следом за ним и историк Брикнер подозревали «степных рыцарей» в измене.
«Гордон, находившийся в авангарде, должен был употреблять большие усилия для того, чтобы принудить казацкого атамана Фрола Минаева к энергическим действиям, — писал Брикнер. — Из бесед Гордона с ним видно, что и в настоящем случае казацкий элемент оказался ненадёжным, шатким, своевольным, склонным к измене».
Никаких доказательств измены донцов не было, тем более, что те всерьёз собирались сами идти воевать Азов. Тем не менее, после длительных препирательств с казачьей старшиной (Фрол Минаев знал русских генералов, ходил с Гордоном в Чигиринские походы в 1678 году) донцы и калмыки присоединились к осаде.
Интересно, что старый вояка Гордон даже в конце XVII века остался верен рыцарским традициям. Выгрузив артиллерию в 13 верстах от Азова на Матишовой пристани, он распорядился с самого высокого кургана Скопина кровля дать несколько пушечных залпов, предупреждая противника — «иду на вы» (всё равно ведь фактор внезапности был утерян). Из Азова ответили своим залпом и запалили посад, чтобы не достался врагу.
Параллельно казаки-охотники при поддержке полка Александра Шарфа 14 июня атаковали ненавистную им левобережную крепость-каланчу Шахи-кале, закрывавшую выход в Азовское море. Неудачно смастерили мину, которая никакого вреда крепостным воротам не нанесла, зато напугала янычарскую стражу. Пришлось мотыгами разбить одну из орудийных бойниц, сделав лаз и проникнув внутрь. После капитуляции гарнизона пушки Шахи-кале были направлены уже на правобережную каланчу Султание-кале и после недолгого обстрела та была брошена своим гарнизоном. Трофеи казачьего «спецназа» составили 35 пушек и боевые припасы. За победу казаки получили по 10 рублей от царя. Теперь будары с припасами могли идти к лагерю водой безопасно от самого Воронежа.
Профессор-историк Санкт-Петербургского университета Николай Устрялов заметил: «Доблестное дело казаков произвело в армии радость неописанную; во всех полках служили благодарственный молебен с пушечною пальбою».
Однако, этим успехи русского войска в походе и ограничились. На то было множество причин — и отсутствие морской блокады Азова (командовавший гарнизоном Хасан Арслан-бей бесперебойно получал припасы с моря), и отсутствие единого командования (главный «ястреб» армии Франц Лефорт, вопреки осторожному мнению Гордона, настаивал на штурме и в письме к своим женевским родственникам даже утверждал, что тот легко мог удасться, если бы командовал он), и измена голландского фейерверкера Якоба Янсена, который бежал в Азов, заклепав пушки, и плохая подготовка стрельцов, и неудачно подведённые мины, и перебои с поставками припасов, и короткие осадные лестницы, и необоримая солдатская практика днём ложиться спать, из-за чего турки пошли на вылазку и едва не перекололи осаждающих. Но главное — первый Азовский поход показал, что армия Петра пока ещё была «сырая». Кроме гвардии и казаков, остальное войско и тыловики показали себя из рук вон плохо. Несколько штурмов закончились неудачами и большими потерями. Надвигавшаяся зима ставила под угрозу всю армию. Решено было в октябре уводить войско, сберегая его до следующего похода.
Между тем вспомогательный поход Шереметева принёс успех — были взяты все четыре крепостицы-паланки, много пленных и большие трофеи. Но, увы, всё это было бессмысленно, ибо закрепляться в низовьях Днепра тогда цели не ставилось.
Поход 1695 года завершился неудачей. Но, тем не менее, был приобретён бесценный опыт, сделаны нужные выводы. К тому же на нижнем Дону был совершён нужный задел — форты-каланчи стали опорными пунктами царя Петра. Из них сделали настоящие крепости с гарнизоном в 3 тысячи бойцов. Их переименовали в Сергиев и Никонов городки, и они даже после ухода русского войска выдержали осады турок и татар, оставаясь единственным плацдармом России в Приазовье вплоть до Второго Азовского похода.
Текст: Сергей Кисин
Фото: tassphoto.com
Проект Центра развития СМИ «Южное окно в Европу» реализуется при поддержке фонда «История Отечества»
