автор Светлана Ломакина/заглавное фото Елена Мельникова (ТАСС)
Последний герой в этом проекте — писатель Захар Прилепин, который несколько лет назад выпустил биографическую книгу «Шолохов. Незаконный».
Монолог Прилепина составлен из фрагментов его выступлений в мастерской управления «Сенеж» в Подмосковье и Донской публичной библиотеке в Ростове.
— По паспорту я Евгений Николаевич Прилепин, а прадед мой был Захар, он с Верхнего Дона. Поэтому я донской. И когда нахожусь на этой земле, всегда ощущаю повышенное волнение. А позывной Захар, в честь прадеда, я взял, когда пошел на военную службу и поехал в первую командировку. Потом под этим именем написал первую книгу, так и осталось.
В моей семье было две культовые фигуры: Сергей Есенин и Михаил Шолохов. Мы все любим нашу литературу XIX века, но она в основном описывала аристократов. И вот в начале XX века появились два крестьянских сына: Есенин и Шолохов, которые перевернули не только русскую литературу, но стали одними из важнейших художников для всего человечества.
Уже в 1930-х годах было 66 переводов «Тихого Дона» и четыре — «Поднятой целины» на разные языки. Причина очень проста: Шолохов оказался новатором. Он впервые поставил в центр эпоса не знатных людей, а простолюдинов: казака и казачку. Аксинья даже читать не умеет, Григорий умеет, но тяги к образованию у него нет. При этом через них, обычных людей, происходит понимание глобальных мировых процессов. И то, что в сердце простого человека происходят те же переживания, тот же анализ, что и в сердце аристократа, для читателей в Швеции, Дании, Англии было шоком.
Тиражи Шолохова в 1920-1930-х годах шли уже на миллионы. И сделал это человек из низов, с непонятным происхождением.
Отец биологический у него был один, официальный другой, все детство его прошло в кровавой суматохе Гражданской войны, он в этом во всем вырос. Но посмотрите молодые фотографии Шолохова, какой он в тридцатые годы ездит по западным столицам. Какая стать, как он прекрасно одет, как спокоен. Спокойствие и значимость гения — в его 25-27 лет!
Когда я смотрю на эти снимки, такую гордость испытываю, как будто это сегодня происходит с моим товарищем. Я постоянно говорю: хватит ставить памятники взрослому Шолохову! Я очень люблю этого дедушку, но большую часть своих произведений он написал до 35 лет. И в эти годы Михаил Александрович был невероятно красивый! Почему бы не поставить памятник такому Шолохову? Чтобы девчонки шли: «Ой, а кто это такой? Как Шолохов?» И бежали читать «Тихий Дон».
В школах бы тоже вешал его молодые портреты. И говорил бы детям: он такой же, как вы, те же самые были у него проблемы, но он их решал и решил. И построил ту самую личную вертикальную мобильность, карьеру, о которой вы все мечтаете. И вас он тоже научит, как строить безупречную человеческую биографию. Нужно найти в его книгах то, что молодежь сейчас проживает, чтобы не было ощущения, что это что-то далекое и страшное.
Современные школьники на самом деле много читают, так потратьте же вместо ста тысяч часов в интернете пару часов на книгу, и эти герои проживут с вами всю жизнь. От интернета внутри ничего не останется, ничего не пригодится, включая всех ваших чертовых коучей.
В чем гений Шолохова? У него нет ничего случайного. Читаешь какой-нибудь современный текст или смотришь кино: встречаются два персонажа и полчаса говорят ни о чем. У Шолохова такого быть не может: каждая произнесенная фраза работает на всю архитектуру текста. Я выписал всех персонажей «Тихого Дона»: когда они появляются, когда исчезают, — и четко увидел: все имеют свое значение, проходных героев там нет.
И, конечно, когда я работал над этой книгой, мне было важно, как Шолохов рассматривал русско-украинскую тему. Ведь везде, начиная с «Донских рассказов», у него это встречается: малороссы, русско-украинский вопрос. И про это Шолохов все понимал, и под сердцем у него болело, просто мы раньше этого не замечали.
Мама его была украинка и, хотя они перебрались на Дон, она сохраняла в себе малороссийскую культуру. Михаил Александрович в этой культуре вырос, знал мову и, когда приезжал в Киев, даже мог поговорить.
Вывод, который я для себя сделал из прочитанного у Шолохова: само существование украинской культуры в России делает русских богаче. Это часть нашей национальной культуры, нашего сознания, и отказываться от нее нельзя.
Михаил Александрович — ключевая фигура времени, которое мы переживаем. Для сегодняшней жизни, для литературы он очень важен. Что характерно для нашей современной литературы? Занесенный извне культ личной драмы, которую раздувают и раздувают. Я называю это «проблемой заусенца». У нас сейчас работают западные фонды, которые прямо сообщают молодым российским писателям и поэтам, что если у вас была какая-то семейная проблема, если вам чего-то недодали, опишите это, пожалуйста. Вот вам две тысячи долларов, чтобы вы поделились своей драмой. И выходят книги, где все такие травмированные, что просто диву даешься! Я иногда этих молодых авторов ловлю за пуговицу: «Вот ты калмык, пишешь, как унижали бедных калмыков. И в царской России, и в Советском Союзе. А хорошее что-то было? Откуда взялись ваши университеты, ваши театры, сады? Почему ты про это нам не расскажешь?»
А Шолохов учит смотреть вокруг: оглянись, какая страшная история происходит, и соизмерь с ней свою травму. Может, ты ее придумал? Может, ее на самом деле нет и не стоит носиться с этим заусенцем?
Он учит масштабу, но при этом не забывает про маленького человека. Да, есть род, есть ближайшие родственники, а есть Родина. И мы к этому, конечно же, придем. К молодым литераторам придет чувство, что они имеют отношение к огромному пространству, к большой истории. Ведь в конечном итоге задачей писателя является мирооправдание. Во всем этом происходящем писатель должен найти логику и добро.
Ведь у Шолохова, вы вчитайтесь, один персонаж страшней другого. Тот же Гришка Мелехов убил очень много людей за свою военную жизнь. Аксинья в самом начале романа, когда они встречались в подсолнухах, и Григорий хочет ей сказать «давай покончим с нашей любовью», готова услышать «давай покончим со Степаном». И она согласна! Но автор заставляет нас любить и ее. Вот какая сила писательского гения. Шолохов смотрел на мир глазами Бога: страшные дети, кровавые, жуткие, но он их прощает…
«Шолохов. Незаконный» — «незаконный» в широком контексте. Не только происхождение имеется в виду, у него же была куча завистников, которые мечтали бы вывести его за рамки.
Ну смотрите, 1920-1930-е годы — время колоссальной ломки устоев, великие страшные события. Еще жив Горький, писатель номер один, но когда он умирает, первым писателем становится Шолохов. И он больше Горького и больше всех своих современников. У Сталина, это известный факт, на подмосковной даче были развешаны портреты русских классиков. Это, кстати, говорит о том, что он был очень литературоцентричным человеком. Лермонтов, Гоголь, Толстой, Чернышевский и единственный живой писатель — Шолохов. Они не раз встречались. На эти встречи Сталин собирал и своих наркомов. Чтобы они послушали, как проходит коллективизация, какая обстановка на Дону, какие у людей проблемы: все это озвучивал Шолохов.
Это, конечно, вызывало зависть к Михаилу Александровичу и в литературной, и в чекистской среде: человек имел доступ к вождю, он мог ему что угодно сообщить. И с этого начинается мощнейшее противостояние. Ложь об авторстве «Тихого Дона» оттуда. Собрали комиссию во главе с сестрой Ленина, Шолохов привез им сундук рукописей и доказал, что писал роман сам. А потом начались доносы…
Я написал немало литературных биографий, но в случае с Шолоховым это что-то потрясающее: детектив, триллер, комедия положений. Спасали его видовые мужские качества, он был совершенно бесстрашен. И, конечно, я понял окончательно: Мелехова, который постоянно ходил по лезвию, он писал с себя.
Как родилась идея книги? Это цепь обстоятельств. Поскольку дома у меня висел портрет Шолохова, то с детства я воспринимал его как члена семьи. Мама читала мне «Нахаленка», потом я читал уже сам, смотрел все экранизации. Шолохов всегда был рядом.
И вдруг во Франции, году в 2010-м, мы встретились с Александром Михайловичем Шолоховым на книжной ярмарке. Я тогда был автором трех книг, он предложил мне взяться за биографию его дедушки. Это была большая честь, но я не считал себя вправе браться за такую серьезную тему. Я был молод и слишком мало еще видел.
Прошли годы. У меня случились потери, катастрофы и много чего еще. К 45 годам я пришел с огромными черными проталинами в сердце и понял: сейчас уже могу попробовать взяться за Шолохова.
Естественно, началась работа в архивах. И начались удивительные находки и встречи. Меня потрясло знакомство со Светланой Михайловной Шолоховой, дочерью Михаила Александровича.
На ее столе лежала моя распечатанная рукопись, и идеальным почерком были написаны замечания. Допустим, у меня «папа подошел к окошку и сказал». Она поправила: «Он не к окошку подходил, а на балкон вышел. Я там была, рядом стояла». А это 1936 год. Потом так же 1937-й, 1939-й… «В Италии мы были три раза, встречались с теми-то». И называет имена. Она по дням помнила жизнь своего отца. И это у нее от него: Шолохов тоже обладал феноменальной памятью. Я был потрясен, обескуражен. Через Светлану Михайловну я почувствовал, что Шолохов меня благословил. И даже я как-то породнился с этой семьей.
Меня часто спрашивают о прототипах. Их много, и совпадения эти видны. Я переложил всю историю семьи Мелеховых на семью Шолоховых: автор описывает те же самые дни, те же самые дороги и те же самые приметы, которые были в действительности. И нахождение своей семьи на месте событий во время Вешенского восстания. Поэтому я пишу, что Шолохов не только автор своей книги, он ее персонаж. Там очень много увиденного его глазами. Та же сцена расправы над красноармейцами, конечно, он там был.
Но хоть это и видно, никто с него не спросил. И Сталин не спросил: «Михаил Александрович, откуда вы так хорошо знаете историю этого восстания? Где вы в это время находились?» Сталин все понимал прекрасно. Знал, что часть крупнейших советских писателей во время Гражданской войны воевали за белых. Но он хотел, чтобы советская культура была крутая, и чтобы весь мир об этом знал. Поэтому первая Сталинская премия, 1941 года, 100 тысяч рублей (зарплата тогда была 300) досталась Шолохову и совершенно не номенклатурному и не идеологическому художнику Нестерову. Возмущенных было много: Шолохова упрекали в том, что Мелехов не пришел к красным, а Нестеров не служит интересам партии. На это Сталин ответил: «Пишите, как Шолохов, и рисуйте, как Нестеров, и вам дадим».
Современные экранизации Шолохова положено ругать, но я не буду. Любая экранизация неизбежно привлекает какое-то количество людей прочитать книгу: свежий пример — «Мастер и Маргарита». Посмотрите, как взлетели продажи!
С каждым поколением надо говорить на своем языке. Молодым ближе эстетика «Тихого Дона» Урсуляка, чем эстетика Герасимова. Да, казаки у Урсуляка поют неаутентичные казачьи песни, и речевые обороты, акценты у них не совсем донские. Но к этому не надо относиться болезненно. Посмотрите самую первую экранизацию «Тихого Дона» 1930 года. Сейчас уже сложно смотреть. Хотя это самый близкий к событиям фильм: куреня те же самые стоят. И снимали его с казаками, которые были участниками событий. На этом фоне и Герасимов уже не такой правдивый, потому что у него уже есть элемент придуманности. И чем дальше мы уходим от тех времен, тем этой придуманности больше. Но это неизбежно.
У меня в книге есть глава, как восприняли в Вешенской выход фильма Герасимова. Еще живы были герои Гражданской войны. И они восприняли, что это не кино, а реальные Григорий и Аксинья.
Фильм крутили сутки не переставая, Быстрицкая и Глебов ходили по станице, и в каждом дворе их спрашивали: «Ну, рассказывай, Григорий, где ты был после?» — «Ну, я уехал в Москву…». И у Быстрицкой спрашивали, как она перенесла все это... Это сила искусства.
А в экранизации Урсуляка я очень люблю Женю Ткачука (исполнитель роли Григория Мелехова. — Авт.), нос ему сделали, а все остальное у него свое. Он с Кубани, всю жизнь с лошадьми, по сути у него казачья кровь. Он аутентичный. И понимает, что там происходит.
Что меня поражает в Шолохове? Абсолютная честность. Вещи, которые он хотел отстоять, были важнее его человеческой жизни. Сталин в конечном итоге бесконечно уважал Шолохова, потому что видел это качество, понимал, что он не только сесть за свою правду может, но и умереть за нее.
Ему бесконечно предлагали переехать из Вешенской в Москву, поселили бы его в дорогом писательском доме и был бы он в шоколаде. Но Шолохов от всего этого отказался. Уехал. И жил так, чтобы спокойно смотреть в глаза своим односельчанам. Всю жизнь так прожил, не отводя взгляд.
