«Битекчи»-переписчики разделили Русь на 43 налоговых «тьмы» — 16 в Западной Руси и 27 в Восточной. На Киевщине и Волыни расписали четыре тьмы (Киев, Владимир-Волынский, Луцк, Сокаль), по три в Подолье и на Галичине, Чернигов, Курск, курская «тьма Эголдея», калужский Любуцк, харьковская Охура, Смоленск. На Восточной Руси 15 «тем» создали во Владимирском княжестве, по пять в Новгородской земле и Тверском княжестве и две «тьмы» в Рязанском княжестве.

Первоначально установленная основная единица обложения после ордынской переписи населения Владимиро-Суздальского княжества в 1275 году составляла «дым», «соха». Её размер исчислялся «по полугривны с сохи». Стандартный вес новгородской гривны - 150-200 г серебра. Одну гривну в то время стоил речное судно-струг или хороший боевой конь. Таким образом, в 1275-м году княжество отвезло в Орду не менее 500 кг серебра.

Новгородцы платили ясак под наименованием «чёрный бор» - шкурами чёрных куниц. Серебро там именовали «белым бором».

Посланный в Орду папой Иннокентием IV францисканский монах Плано Карпини утверждал, что в «Руссию» был прислан «один Сарацин, как говорили из партии Бату», который «пересчитал все население, согласно своему обычаю», «чтобы каждый, как малый, так и большой, даже однодневный младенец, или бедный, или богатый, платил такую дань, именно, чтобы он давал одну шкуру медведя, одного черного бобра, одного черного соболя и одну лисью шкуру».

Монаху, видимо, неправильно перевели размер дани, ибо столько зверей на «Руссии» просто не водилось. Однако общая тяжесть ордынской дани для населения передана верно.

В разное время общий размер «ордынского выхода» с Руси колебался от 5 до 30 тысяч рублей серебром в год. Платили нерегулярно, часто задерживали из-за княжеских склок и неурожаев, что и вызывало карательные походы степняков.


После «великой замятни» в Орде и особенно после Куликовской битвы, показавшей, что Русь имеет достаточно острые зубы, чтобы отгрызть тянувшиеся за ясаком лапы, размер «выхода» снизился. После разорения Москвы ханом Тохтамышем в 1382 году князь Дмитрий Донской выплатил Сараю ясачный долг за 1380-81 года в размере 8 тысяч рублей.

Для сравнения, чтобы похоронить всех погибших после погрома столицы князь из собственного кармана «даваста от 40 мръетвецъ по полтине, а от 80 по рублю. И съчтоша того всего дано бысть от погребениа мертвых 300 рублев». То есть, стоимость похорон 24 тысяч москвичей.

По данным историков, на один московский рубль в начале XV века можно было купить 100 пудов ржи. То есть, на весь объём ордынского «выхода» можно было кормить в течение года порядка 80 тысяч крестьян — население нескольких княжеств. Или полностью обеспечить фуражом и питанием ещё один поход улуса Джучи на Европу (до 30 тысяч всадников).

К этому стоит приплюсовать дань в виде рабов, скота, вспомогательных воинов для участия в военных действиях на стороне Орды и др.


При тогдашних неурожаях, моровых поветриях, примитивном земледелии и скотоводстве, минимальных доходах населения, упадке ремесленного производства и отсутствия внутреннего рынка ежегодно «выход» вымывал из Руси значительное количество людских и материальных ресурсов, подрывая её экономическое восстановление после «Батыева погрома» и последующих набегов. Это и называется коротким словом «Иго».

Таким образом, крупнейшее на середину XIII века государство Европы с развитыми торговыми и экономическими связями, культурой, растущим населением и значением в православном мире за короткое время было расчленено и оказалось на политических задворках, выбраться откуда без большой крови представлялось невероятным.

Попытки выйти из-под контроля Орды тверских князей (при поддержке Литвы) и Дмитрия Донского (при поддержке зависимых от Москвы княжеств) в XIV веке провалились. Внук Донского князь Василий II после поражения у Суздаля в 1445 году от казанских татар вовсе попал в плен, после чего был ослеплён Дмитрием Шемякой.

Даже при локальных военных победах сил, дипломатии, а, самое главное, политической воли попросту не хватило. Требовались объединённые усилия «всей земли», которую смогла бы собрать в кулак только очень сильная личность.


Такая личность появилась во второй половине XV века в лице правнука Дмитрия Донского великого князя Московского Ивана III. К 70-м годам Москва уже была совсем не та, что во времена его прадеда. Она собрала под княжескую руку Тверское, Белозёрское, Ярославское, Ростоское, Дмитровское княжества. Был «вырван язык» у новгородского вечевого колокола, Марфа Посадница увезена в клетке «на Москву», и ганзейская купеческая республика перестала манипулировать столицей, каждый раз угрожая ей сменой ориентации на Ливонию, Польшу и Литву.

Несколькими кровавыми походами урезонили Вятскую вечевую республику пиратов-ушкуйников, которые теперь вместе с Иваном ходили в поход на Новгород и Казань.

Расширение границ государства и наведение в нём внутреннего порядка сказалось и на экономическом состоянии Московии.

«Край чрезвычайно богат всякими хлебными злаками, - писал в отчёте посол Венецианской республики Амброджо Контарини, посетивший Москву в 1477 году. - Когда я там жил, можно было получить более десяти наших стайев (мера сыпучих тел, в разных странах вес был разный. 12 «стайев» в Венеции составляли крупную меру — «moggio» (от лат. «modius»), равную примерно 20 кг и более) пшеницы за один дукат, а также, соответственно, и другого зерна. [Русские] продают огромное количество коровьего и свиного мяса; думаю, что за один маркет (мелкая монета в Венеции) его можно получить более трех фунтов. Сотню кур отдают за дукат; за эту же цену — сорок уток, а гуси стоят по три маркета за каждого».

Одним из главных донативов князя стала рука оставшейся без страны и трона «деспины» Софьи Палеолог, принесшей ему не какое-нибудь выморочное княжество, а наследие и символы власти византийских императоров. Москва с гордостью приняла на себя ничего на тот момент не значащее имя «третьего Рима». А это уже был прорыв Московии из третьеразрядных деспотий к лучшим монархиям Европы.

Княжеская титулатура с обретением «третьего Рима» кардинально изменилась. Теперь Иван писался с большим достоинством: «Иван Божией милостию государь всеа Руси и великий князь Владимирский, и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Тверской, и Югорский, и Пръмскы, и Болъгарский и иных».

С Московией теперь считались и предпочитали дружить в Европе, воспринимая Ивана III как ровню. У княжества завязались дипломатические отношения с Венецией, Священной Римской империей, Данией, Турцией, Крымским ханством. При этом обострились с давними врагами — Литвой, Казанским ханством и Большой Ордой.

Окрепший князь Иван уже не просто отбивался от врагов, но и сам мог влиять на продвижение на ханские престолы осколков Золотой Орды своих креатур, совершенно перестав платить «выход» хану Большой Орды Ахмату.


«Казанский летописец» так излагает суть «русского бунта»: «Царь же Ахмат восрият царство Златыя орды по отце своем Зелитесалтане царе и посла к великому князю Ивану к Москве послы своя, по старому обычаю отец своих, с басмою, просити дани и оброков за прошлыя лета. Великий же князь ни мало, ни мало убояся страха царева, но, приям басму, лице его, и плевав на ню, и излама ея, на землю поверже и потоптан ногама своима, а гордых послов его избити всех повеле».

И дело, конечно, не в «топтании басмы с ликом», которую летописец, не знакомый с исламским запретом на изображение лиц, видимо, путает с ханской пайцзой — золотой или деревянной табличкой, символом ордынской власти.

Для Ахмата пустяковая к этому времени дань роли не играла. Куда опасней было, что окрепшая объединённая Московия не только выходит из под политического довления Большой Орды, но и устанавливает союзнические отношения с крымским конкурентом Менгли-Гиреем и продвигает на казанский трон своего ставленника Мухаммед-Амина, постепенно отхватывая куски от некогда грозной империи Чингиз-хана.

Это вызвало крайнюю обеспокоенность у Ахмата, начавшего спешно сколачивать коалицию с Польшей и Великим княжеством Литовским против Москвы. Воспользовавшись мятежом родных братьев Ивана удельных князей Бориса и Андрея Большого хан сумел договориться о совместных действиях с польско-литовским королём Казимиром IV Ягеллончиком.

По плану Орды, союзники должны были нанести единовременный удар, зажав в клещи Московию, расчленить её, сместить непокорного Ивана с престола, заменив его лояльными братьями, которые должны будут вновь ездить за ярлыками в Орду. Для этого в полной мере использовали и «пятую колонну» внутри московской элиты.

По утверждению Софийской второй летописи, когда Иван III повёл войска навстречу Ахмату на Угру княжеские окольничии Иван Ощера и Григорий Мамон пытались отговорить его от сражения и подчиниться хану, ссылаясь на примеры отца и прадеда. «Те же самые бояре рассказывали великому князю, внушая ужас, как под Суздалем был бой его отцу с татарами, как взяли в плен татары князя Василия и избили его. Ведь так и князь великий Дмитрий Иванович бежал в Кострому, когда Тохтамыш приходил, а он с царем не бился. Князь же великий, подчиняясь их мыслям и словам, оставил все свое войско у Оки на берегу, а городок Каширу сам велел сжечь, и пошел на Москву».

Иными словами, возникла критическая ситуация, когда Московия была зажата с двух сторон вражескими армиями, а в свите самого князя ближние советники рекомендовали ему капитулировать, отбросив страну к баскаческим временам. Дай слабину князь, возьми пример Дмитрия Донского образца 1382 года, бежавшего перед лицом Тохтамыша, и только-только вставшая на ноги страна была бы вновь повергнута в прах, залита кровью и разорвана на удельные лоскуты.

Историк Сергей Соловьёв пишет: «30 сентября, когда москвичи перебирались из посадов в Кремль на осадное сиденье, вдруг увидали они великого князя, который въезжал в город вместе с князем Федором Палецким; народ подумал, что все кончено, что татары идут по следам Иоанна; в толпах послышались жалобы: «Когда ты, государь великий князь, над нами княжишь в кротости и тихости, тогда нас много в безлепице продаешь; а теперь сам разгневал царя, не платя ему выхода, да нас выдаешь царю и татарам».

Ситуация висела на волоске, князю угрожал ещё и внутренний бунт москвичей. Иван колебался.

Однако, к счастью у князя нашлись и другие советники. Ростовский владыка Вассиан, называя его бегуном, сказал Ивану: «Вся кровь христианская падет на тебя за то, что, выдавши христианство, бежишь прочь, бою с татарами не поставивши и не бившись с ними; зачем боишься смерти? Не бессмертный ты человек, смертный; а без року смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю; дай мне, старику, войско в руки, увидишь, уклоню ли я лицо свое перед татарами!». Митрополит Геронтий угрожал небесными карами. Сын Иван Молодой отказался отступать и перегородил путь ордынцам на Угре. «Умру здесь, а к отцу не пойду», - заявил он воеводе Даниилу Холмскому и атаковал пытающихся переправиться татар.

После столь твёрдой позиции духовенства и армии обрёл дух и сам великий князь, обретший уверенность и вернувшийся к войску. Заработала и московская дипломатия, оживились союзники Москвы.

В «Казанской истории» попа Иоанна Глазатого говорится: «И посовещался великий князь с воеводами своими о добром деле, от которого была ему великая польза, а после него и детям его и внукам на века. И посылает он втайне от царя захватить Золотую Орду, пока царь стоит на Руси, не подозревая об этом, находившегося у него на службе царя Нурдовлета Городецкого и с ним воеводу — князя Василия Ноздреватого Звенигородского с большою силой. Они же, придя Волгою, в ладьях, в Орду, нашли ее пустой, без людей: были в ней только женщины, старики и дети. Так и захватили ее: жен и детей варварских и весь скот в плен взяли, иных же огню, воде и мечу предали и хотели до конца разорить Батыев юрт».

Фланговый удар союзных крымцев на Большую Орду и твёрдая позиция великого князя Ивана стали одной из главных причин, почему король Казимир так и не решился на соединение с Ахматом, а сам хан начал отвод войск с Угры.

Не менее важной причиной стала и позиция духовенства, боярства и «меньших» людей, которым надоела вечная ордынская угроза. Для Московии это было внове — осознание единой опасности для всей страны и общее желание её защищать, а не прятаться.

«Прежде столкновения московских великих князей с их русскими соседями затрагивали только местные интересы и чувства москвича, тверича, рязанца, разъединявшие их друг с другом. Боролась Москва с Тверью, Рязанью. Теперь борются Русь с Польшей, Швецией, немцами. Прежние войны Москвы – усобицы русских князей; теперь это борьба народов, - писал историк Василий Ключевский. - Внешние отношения Москвы к иноплеменным соседям получают одинаковое общее значение для всего великорусского народа. Они не разъединяли, а сближали его местные части в сознании общих интересов и опасностей и поселяли мысль, что Москва – общий сторожевой пост, откуда следят за этими интересами и опасностями, одинаково близкими и для москвича, и для тверича, для всякого русского».

Одолев Орду, перестояв её в «стоянии на Угре» великий князь Иван III, даже не будучи лично героем, преодолел вековой страх перед Степью и обессмертил своё имя как избавителя Руси от Ига и спасителя государства, с которым теперь считалась любая страна в Европе и в Азии.